Как составит формулу ca3 po4 2

Фосфат (ортофосфат) кальция

Неорганическое вещество, соль металла кальция и ортофосфорной кислоты.

Формула

Ca₃(PO₄)₂

Альтернативные названия

Трикальцийфосфат, фосфорнокислый кальций.

Ортофосфат кальция часто встречается в природе, входя в состав таких минералов, как апатит, гидроксиапатит и фосфорит.

Свойства фосфата кальция

Физические свойства

Фосфат кальция представляет собой бесцветное или белое кристаллическое вещество (абразив), чрезвычайно плохо растворимое в воде. Может существовать в двух модификациях:

1. Моноклинная сингония.
2. Гексагональная сингония.

Легко вступает в реакцию с кислотами, образуя при этом более растворимые гидрофосфаты.

Химические свойства

Фосфат кальция легко вступает в реакцию с сильными кислотами:

Ca₃(PO₄)₂ + 3H₂SO₄ = 3CaSO₄ + 2H₃PO₄

При температурном воздействии (нагревании) – разлагается с образованием оксида фосфора:

Ca₃(PO₄)₂=P₂O₅+3CaO

Также вступает в реакцию с солями с образованием нерастворимого осадка:

Ca₃(PO₄)₂ + 3Li₂SO₄ = 2Li₃PO₄↓ + 3CaSO₄

Возможна реакция с оксидом азота при участии воды:

Ca₃(PO₄)₂+ 3NO₂ + H₂O → Ca(NO₃)₂ + 2CaHPO₄ + NO

При высоких температурах (более 1000 ^оC) вступает в реакцию с углеродом:

Ca₃(PO₄)₂ + 8C = Ca₃P₂ + 8CO

Получение

В основе главных способов получения фосфата кальция лежат реакции ионного обмена:

3Ca(NO₃)₂ + 2Na₂HPO₄ = Ca₃(PO₄)₂ +4NaNO₃ +2HNO₃

На известь воздействуют ортофосфорной кислотой:

3Ca(OH)₂ +2H₃PO₄ = Ca₃(PO₄)₂ + 6H₂O.

Применение

Фосфат кальция активно применяется во многих отраслях жизни человека. Он часто используется как добавка в корм животных и птиц с целью восполнения недостатка кальция. Его добавляют как компонент в многие лекарственные препараты в фармацевтике и фармакологии. Используют также при производстве стекла и абразивов.

В пищевой промышленности он получил кодовое название – добавка Е341. Используют его как разрыхлитель, для фиксации цвета, в качестве стабилизатора.

Добавка Е431 применяется при производстве сухого молока, плавленных сырков, мороженого, хлебобулочных и ликероводочных изделий, рыбной и мясной продукции, спортивного пита-ния, сухих завтраков, травяных чаев, консервов, рафинированных масел, выпечки и многого другого. Полезна или вредна данная пищевая добавка для организма человека – сказать однозначно нельзя. Несмотря на то, что она составляющая костной ткани и является источником кальция, все же некоторые ученые активно говорят о ее вреде, который главным образом может быть нанесен бесперебойной работе желудочно-кишечного тракта.

В сельском хозяйстве он эффективен в качестве минерального удобрения, особенно для кислых грунтов.

Состав многих зубных паст и порошков также содержит фосфат кальция.

С целью получения фосфора, а также фосфорной кислоты его применяют как основное сырье.

Строительным материалом для костей и зубов человека также является фосфат кальция.

Тест по теме «Фосфат кальция»

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 7 марта 2021 года; проверки требуют 3 правки.

Ортофосфат кальция
Общие
Систематическое наименование	Фосфат ​(ортофосфат)​ кальция, фосфорнокислый кальций
Хим. формула	Ca3(PO4)2
Физические свойства
Состояние	твердое
Молярная масса	310,18 г/моль
Плотность	2,81 г/см3 (α) 3,067 г/см3 (β)
Термические свойства
Температура
• плавления	>1200 °C (α) 1670 °C (β)
Мол. теплоёмк.	231,6 Дж/(моль·К)
Энтальпия
• образования	-4112,9 кДж/моль
Классификация
Рег. номер CAS	7758-87-4
PubChem	24456
Рег. номер EINECS	231-840-8
SMILES	[O-]P(=O)([O-])[O-].[O-]P(=O)([O-])[O-].[Ca+2].[Ca+2].[Ca+2]
InChI	InChI=1S/3Ca.2H3O4P/c;;;2*1-5(2,3)4/h;;;2*(H3,1,2,3,4)/q3*+2;;/p-6 QORWJWZARLRLPR-UHFFFAOYSA-H
ChEBI	9679
ChemSpider	22864
Безопасность
NFPA 704	0 1 0
Приведены данные для стандартных условий (25 °C, 100 кПа), если не указано иное.

Ортофосфа́т ка́льция (трикальцийфосфат) — неорганическое вещество, соль кальция и ортофосфорной кислоты с химической формулой Ca₃(PO₄)₂. Существует в виде двух модификаций (α и β), отличающихся физическими свойствами. Содержится в костной ткани, входит в состав минералов. Широко применяется в сельском хозяйстве как удобрение, а также для подкормки скота, в промышленности для производства абразивов, керамики и стекла.

Свойства[править | править код]

Ортофосфат кальция представляет собой бесцветное кристаллическое вещество. Существует в двух модификациях — α (моноклинная сингония) и β (гексагональная сингония). α-модификация имеет температуру плавления > 1200 °С, плотность 2,81 г/см³; β-модификация — температуру плавления 1670 °C и плотность 3,067 г/см³. Обе модификации имеют плохую растворимость в воде — 0,0025 % (масс.) при 20 °C. При действии кислот ортофосфат кальция переходит в более растворимые гидрофосфаты^[1].

Нахождение в природе[править | править код]

Ортофосфат кальция широко распространён в природе. Входит в состав минералов фосфорита, апатита, гидроксиапатита^[1].

Биологическая роль[править | править код]

Является основным строительным материалом для костей и зубов позвоночных^[1].

Применение[править | править код]

Применяется как источник кальция для подкормки скота и птиц. В составе фосфоритной муки используется как удобрение для кислых почв. Применяют в производстве керамики и стекла, абразивов. Является исходным сырьём для получения фосфорной кислоты и фосфора. Применяется в пищевой промышленности в качестве разрыхлителя. Также входит в состав некоторых лекарств.

Примечания[править | править код]

Литература[править | править код]

• Ксензенко В. И., Стасиневич Д. С. Кальция фосфаты // Химическая энциклопедия : в 5 т. / Гл. ред. И. Л. Кнунянц. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — Т. 2: Даффа — Меди. — С. 299. — 671 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-85270-035-5.
• Рипан Р., Четяну И. Неорганическая химия. Химия металлов. — М.: Мир, 1972. — Т. 2. — 871 с.
• Справочник химика / Редкол.: Никольский Б.П. и др.. — 2-е изд., испр. — М.—Л.: Химия, 1966. — Т. 1. — 1072 с.
• Справочник химика / Редкол.: Никольский Б.П. и др.. — 3-е изд., испр. — Л.: Химия, 1971. — Т. 2. — 1168 с.

From Wikipedia, the free encyclopedia

Tricalcium phosphate

Names
IUPAC name Calcium phosphate
Other names Tribasic calcium phosphate, tricalcium bis(phosphate)
Identifiers
CAS Number	7758-87-4
3D model (JSmol)	Interactive image
ChEBI	CHEBI:9679
ChemSpider	22864
ECHA InfoCard	100.028.946
PubChem CID	516943
UNII	K4C08XP666
CompTox Dashboard (EPA)	DTXSID1049803
InChI InChI=1S/3Ca.2H3O4P/c;;;2*1-5(2,3)4/h;;;2*(H3,1,2,3,4)/q3*+2;;/p-6  Key: QORWJWZARLRLPR-UHFFFAOYSA-H  InChI=1S/3Ca.2H3O4P/c;;;2*1-5(2,3)4/h;;;2*(H3,1,2,3,4)/q3*+2;;/p-6 Key: QORWJWZARLRLPR-CYFPFDDLAC Key: QORWJWZARLRLPR-UHFFFAOYSA-H
SMILES [O-]P(=O)([O-])[O-].[O-]P(=O)([O-])[O-].[Ca+2].[Ca+2].[Ca+2]
Properties
Chemical formula	Ca3(PO4)2
Molar mass	310.18
Appearance	White amorphous powder
Density	3.14 g/cm3[1]
Melting point	1,670 °C (3,040 °F; 1,940 K)[1]
Solubility in water	1.2 mg/kg[1]
Solubility product (Ksp)	2.07×10−33[2]
Thermochemistry
Std enthalpy of formation (ΔfH⦵298)	−4126 kJ/mol (α-form)[3]
Pharmacology
ATC code	A12AA01 (WHO)
Hazards
NFPA 704 (fire diamond)	1 0 0
Flash point	Non-flammable
Related compounds
Other anions	Calcium pyrophosphate
Other cations	Trimagnesium phosphate Trisodium phosphate Tripotassium phosphate
Related compounds	Monocalcium phosphate Dicalcium phosphate
Except where otherwise noted, data are given for materials in their standard state (at 25 °C [77 °F], 100 kPa).  verify (what is  ?) Infobox references

Tricalcium phosphate (sometimes abbreviated TCP), more commonly known as Calcium phosphate, is a calcium salt of phosphoric acid with the chemical formula Ca₃(PO₄)₂. It is also known as tribasic calcium phosphate and bone phosphate of lime (BPL). It is a white solid of low solubility. Most commercial samples of “tricalcium phosphate” are in fact hydroxyapatite.^[4]

It exists as three crystalline polymorphs α, α′, and β. The α and α′ states are stable at high temperatures.

Nomenclature[edit]

Calcium phosphate refers to numerous materials consisting of calcium ions (Ca²⁺) together with orthophosphates (PO³⁻
₄), metaphosphates or pyrophosphates (P
₂O⁴⁻
₇) and occasionally oxide and hydroxide ions. Especially, the common mineral apatite has formula Ca₅(PO₄)₃X, where X is F, Cl, OH, or a mixture; it is hydroxyapatite if the extra ion is mainly hydroxide. Much of the “tricalcium phosphate” on the market is actually powdered hydroxyapatite.

Preparation[edit]

Tricalcium phosphate is produced commercially by treating hydroxyapatite with phosphoric acid and slaked lime.^[4]

It cannot be precipitated directly from aqueous solution. Typically double decomposition reactions are employed, involving a soluble phosphate and calcium salts, e.g. (NH₄)₂HPO₄ + Ca(NO₃)₂.^[5] is performed under carefully controlled pH conditions. The precipitate will either be “amorphous tricalcium phosphate”, ATCP, or calcium deficient hydroxyapatite, CDHA, Ca₉(HPO₄)(PO₄)₅(OH), (note CDHA is sometimes termed apatitic calcium triphosphate).^[5][6][7] Crystalline tricalcium phosphate can be obtained by calcining the precipitate. β-Ca₃(PO₄)₂ is generally formed, higher temperatures are required to produce α-Ca₃(PO₄)₂.

An alternative to the wet procedure entails heating a mixture of a calcium pyrophosphate and calcium carbonate:^[6]

CaCO₃ + Ca₂P₂O₇ → Ca₃(PO₄)₂ + CO₂

Structure of β-, α- and α′- Ca₃(PO₄)₂ polymorphs[edit]

Tricalcium phosphate has three recognised polymorphs, the rhombohedral β form (shown above), and two high temperature forms, monoclinic α and hexagonal α′. β-Tricalcium phosphate has a crystallographic density of 3.066 g cm⁻³ while the high temperature forms are less dense, α-tricalcium phosphate has a density of 2.866 g cm⁻³ and α′-tricalcium phosphate has a density of 2.702 g cm⁻³ All forms have complex structures consisting of tetrahedral phosphate centers linked through oxygen to the calcium ions.^[8] The high temperature forms each have two types of columns, one containing only calcium ions and the other both calcium and phosphate.^[9]

There are differences in chemical and biological properties between the beta and alpha forms, the α form is more soluble and biodegradable. Both forms are available commercially and are present in formulations used in medical and dental applications.^[9]

Occurrence[edit]

Calcium phosphate is one of the main combustion products of bone (see bone ash). Calcium phosphate is also commonly derived from inorganic sources such as mineral rock.^[10]
Tricalcium phosphate occurs naturally in several forms, including:

• as a rock in Morocco, Israel, Philippines, Egypt, and Kola (Russia) and in smaller quantities in some other countries. The natural form is not completely pure, and there are some other components like sand and lime which can change the composition. The content of P₂O₅ in most calcium phosphate rocks is 30% to 40% P₂O₅ by weight.
• in the skeletons and teeth of vertebrate animals
• in milk.

Biphasic tricalcium phosphate, BCP[edit]

Biphasic tricalcium phosphate, BCP, was originally reported as tricalcium phosphate, but X-Ray diffraction techniques showed that the material was an intimate mixture of two phases, hydroxyapatite (HA) and β-tricalcium phosphate.^[11] It is a ceramic.^[12]
Preparation involves the sintering causing the irreversible decomposition of calcium deficient apatites^[6] alternatively termed non-stoichiometric apatites or basic calcium phosphate,^[13] an example is:^[14]

Ca_10−δ(PO₄)_6−δ(HPO₄)_δ(OH)_2−δ → (1−δ) Ca₁₀(PO₄)₆(OH)₂ + 3δ Ca₃(PO₄)₂

β-TCP can contain impurities, for example calcium pyrophosphate, CaP₂O₇ and apatite. β-TCP is bioresorbable. The biodegradation of BCP involves faster dissolution of the β-TCP phase followed by elimination of HA crystals. β-TCP does not dissolve in body fluids at physiological pH levels, dissolution requires cell activity producing acidic pH.^[6]

Uses[edit]

Food additive[edit]

Tricalcium phosphate is used in powdered spices as an anticaking agent, e.g. to prevent table salt from caking. The calcium phosphates have been assigned European food additive number E341.

Health and beauty products[edit]

It is also found in baby powder, antacids and toothpaste.^[4]

Biomedical[edit]

It is also used as a nutritional supplement^[15] and occurs naturally in cow milk,^{[citation needed]} although the most common and economical forms for supplementation are calcium carbonate (which should be taken with food) and calcium citrate (which can be taken without food).^[16] There is some debate about the different bioavailabilities of the different calcium salts.

It can be used as a tissue replacement for repairing bony defects when autogenous bone graft is not feasible or possible.^[17][18][19] It may be used alone or in combination with a biodegradable, resorbable polymer such as polyglycolic acid.^[20] It may also be combined with autologous materials for a bone graft.^[21][22]

Porous beta-tricalcium phosphate scaffolds are employed as drug carrier systems for local drug delivery in bone.^[23]

Natural occurrence[edit]

Tuite, a natural analogue of tricalcium orthophosphate(V), is a rare component of some meteorites. Its formation is related to shock metamorphism.^[24]

References[edit]

Помогите из публицистического текста переписать в научный

Роман  Тургенева  «Накануне»: идейно-художественное своеобразие

Из каких слоев общества появятся «новые люди»? Что будет отличать их от поколения Рудиных и Лаврецких? Какую про­грамму обновления России они примут и как приступят к осво­бождению народа от крепостного права? Эти вопросы волновали Тургенева давно. Еще в 1855 году, в момент работы над «Руди­ным», задача, которую он поставил в «Накануне», уже начинала возникать перед ним: «Фигура главной героини, Елены, тогда еще нового типа в русской жизни, довольно ясно обрисовывалась в моем воображении,— вспоминал Тургенев,— но недоставало ге­роя, такого лица, которому Елена, при ее еще смутном, хотя сильном стремлении к свободе, могла предаться» (XII, 306), Тогда же сосед Тургенева, отправляясь в Крым в качестве офи­цера дворянского ополчения, оставил писателю рукопись автобио­графической повести, одним из главных героев которой был моло­дой болгарский революционер, студент Московского университе­та. Теперь мы знаем, что прототипом тургеневского Инсарова явился Николай Димитров Катранов, родившийся в 1829 году в болгарском городе Свиштов в небогатой купеческой семье. В 1848 году в составе большой группы болгарских юношей он приехал в Россию и поступил на историко-филологический фа­культет Московского университета.

Начавшаяся в 1853 году русско-турецкая война всколыхнула революционные настроения балканских славян, боровшихся за избавление от многовекового турецкого ига. В начале 1853 года Николай Катранов с русской женой Ларисой уехал на родину. Но внезапная вспышка туберкулеза спутала все планы. При­шлось вернуться в Россию, а затем ехать на лечение в Венецию, где Катранов простудился и скоропостижно скончался 5 мая 1853 года. Это был талантливый человек: он писал стихи, зани­мался переводами, горячо пропагандировал среди русских друзей идею освобождения родины.  

Вплоть до 1859 года тетрадь с рукописью Каратеева — так звали тургеневского соседа — лежала без движения, хотя, позна­комившись с ней, писатель воскликнул: «Вот герой, которого я искал! Между тогдашними русскими такого еще не было». Поче­му же Тургенев обратился к этой тетради в 1859 году, когда и в России подобного типа герои уже появились? Почему в качестве образца для русских «сознательно-героических натур» Тургенев предлагает болгарина Дмитрия Инсарова? Что не устроило, на­конец, Тургенева в добролюбовской интерпретации романа «На­кануне», опубликованного в январском номере журнала «Русский вестник» в 1860 году?

Н. А. Добролюбов, посвятивший разбору этого романа специ­альную статью «Когда же придет настоящий день?», дал класси­ческое определение художественному дарованию Тургенева, уви­дев в нем писателя, чуткого к общественным проблемам. Очередной его роман «Накануне» еще раз блестяще оправдал эту репу­тацию. Добролюбов отметил четкую расстановку в нем главных действующих лиц. Центральная героиня Елена Стахова стоит перед выбором, на место ее избранника претендуют молодой уче­ный, историк Берсенев, будущий художник, человек искусства Шубин, успешно начинающий служебную деятельность чиновник Курнатовский и, наконец, человек гражданского подвига, болгар­ский революционер Инсаров. Социально-бытовой сюжет романа имеет символический подтекст: Елена Стахова олицетворяет мо­лодую Россию «накануне» предстоящих перемен, Кто всего нуж­нее ей сейчас: люди науки или искусства, государственные чинов­ники или героические натуры, люди гражданского подвига? Выбор Еленой Инсарова дает недвусмысленный ответ на этот вопрос.

Добролюбов заметил, что в Елене Стаховой «сказалась та смутная тоска по чем-то, та почти бессознательная, но неотрази­мая потребность новой жизни, новых людей, которая охватывает теперь все русское общество, и даже не одно только так называе­мое образованное» (VI, 120).

В описании детских лет Елены Тургенев обращает внимание на глубокую близость ее к народу. С тайным уважением и стра­хом слушает она рассказы нищей девочки Кати о жизни «на всей божьей воле» и воображает себя странницей, покинувшей отчий дом и скитающейся по дорогам. Из народного источника пришла к Елене русская мечта о правде, которую надо искать далеко-далеко, со странническим посохом в руках. Из того же источни­ка— готовность пожертвовать собой ради других, ради высокой цели спасения людей, попавших в беду, страдающих и несчаст­ных. Не случайно в разговорах с Инсаровым Елена вспоминает буфетчика Василия, «который вытащил из горевшей избы безно­гого старика и сам чуть не погиб».

Даже внешний облик Елены напоминает птицу, готовую взле­теть, и ходит героиня «быстро, почти стремительно, немного на­клонясь вперед». Смутная тоска и неудовлетворенность Елены тоже связаны с темой полета: «Отчего я с завистью гляжу на пролетающих птиц? Кажется, полетела бы с ними, полетела — куда, не знаю, только далеко, далеко отсюда» (VIII, 79). Устрем­ленность к полету проявляется и в безотчетных поступках герои­ни: «Долго глядела она на темное, низко нависшее небо; потом она встала, движением головы откинула от лица волосы и, сама не зная зачем, протянула к нему, к этому небу, свои обнаженные, похолодевшие руки…» (VIII, 35—36). Проходит тревога — «опу­скаются невзлетевшие крылья». И в роковую минуту, у постели больного Инсарова, Елена видит высоко над водой белую чайку: «Вот если она полетит сюда,— подумала Елена,— это будет хоро­ший знак…» Чайка закружилась на месте, сложила крылья — и, как подстреленная, с жалобным криком пала куда-то далеко за темный корабль» (VIII, 157).

Таким же окрыленным героем, достойным Елены, оказывается Дмитрий Инсаров. Что отличает   его   от русских   Берсеневых   и  Шубиных? Прежде всего — цельность характера, полное отсутст­вие противоречий между словом и делом. Он занят не собой, все помыслы его сосредоточены на одной цели — освобождении роди­ны, Болгарии. Тургенев верно уловил в характере Инсарова типи­ческие черты лучших людей эпохи болгарского Возрождения: широту и разносторонность умственных интересов, сфокусирован­ных в одну точку, подчиненных одному делу — освобождению на­рода от векового рабства. Силы Инсарова питает и укрепляет живая связь с родной землей, чего так не хватает русским геро­ям романа — Берсеневу, который пишет труд «О некоторых осо­бенностях древнегерманского права в деле судебных наказаний», талантливому Шубину, который лепит вакханок и мечтает об Италии. И Берсенев, и Шубин — тоже деятельные люди, но их деятельность слишком далека от насущных потребностей народ­ной жизни. Это люди без крепкого корня, отсутствие которого придает их характерам или внутреннюю вялость, как у Берсене­ва, или мотыльковое непостоянство, как у Шубина.

В то же время в характере Инсарова сказывается родовая ограниченность, типичная для Дон-Кихота. В поведении героя подчеркиваются упрямство и прямолинейность, некоторый педан­тизм. Художественную завершенность эта двойственная характе­ристика получает в ключевом эпизоде с двумя статуэтками ге­роя, которые вылепил Шубин. В первой Инсаров представлен героем, а во второй — бараном, поднявшимся на задние ноги и склоняющим рога для удара. Не обходит Тургенев в своем ро­мане и размышлений о трагичности судьбы людей донкихотского склада.

Рядом с сюжетом социальным, отчасти вырастая из него, от­части возвышаясь над ним, развертывается в романе сюжет фи­лософский. «Накануне» открывается спором между Шубиным и Берсеневым о счастье и долге. «…Каждый из нас желает для се­бя счастья… Но такое ли это слово «счастье», которое соединило, воспламенило бы нас обоих, заставило бы нас подать друг другу руки? Не эгоистическое ли, я хочу сказать, не разъединяющее ли это слово?» (VIII, 14). Соединяют людей слова: «родина», «нау­ка», «справедливость». И «любовь», но только если она — не «лю­бовь-наслаждение», а «любовь-жертва».

Инсарову и Елене кажется, что их любовь соединяет личное с общественным, что она одухотворяется высшей целью. Но вот оказывается, что жизнь вступает в некоторое противоречие с же­ланиями и надеждами героев. На протяжении всего романа Ин­саров и Елена не могут избавиться от ощущения непростительно­сти своего счастья, от чувства виновности перед кем-то, от страха расплаты за свою любовь. Почему?

Жизнь ставит перед влюбленной Еленой роковой вопрос: со­вместимо ли великое дело, которому она отдалась, с горем бед­ной, одинокой матери, которое попутно этим делом вызывается? Елена смущается и не находит на этот вопрос возражения. Ведь любовь Елены к Инсарову приносит страдание не только матери: она оборачивается невольной нетерпимостью и по отношению к отцу, к русским друзьям — Берсеневу и Шубину, она ведет Елену к разрыву с Россией. «Ведь все-таки это мой дом,—думала она,— моя семья, моя родина…»

Елена безотчетно ощущает, что и в ее чувствах к Инсарову счастье близости с любимым человеком временами преобладает над любовью к тому делу, которому весь, без остатка, хочет от­даться герой. Отсюда — чувство вины перед Инсаровым: «Кто знает, может быть, я его убила».

В свою очередь, Инсаров задает Елене аналогичный вопрос: «Скажи мне, не приходило ли тебе в голову, что эта болезнь по­слана нам в наказание?» (VIII, 128). Любовь и общее дело ока­зываются не вполне совместимыми. В бреду, в период первой болезни, а потом в предсмертные мгновения коснеющим языком Инсаров произносит два роковых для него слова: «резеда» и «Рендич». Резеда — это тонкий запах духов, оставленный Еленой в комнате больного Инсарова; Рендич — соотечественник героя, один из организаторов готовящегося восстания балканских сла­вян против турецких поработителей. Бред выдает глубокое внут­реннее раздвоение цельного Инсарова, источником этого раздво­ения является любовь.

В отличие от Чернышевского и Добролюбова с их оптимисти­ческой теорией «разумного эгоизма», утверждавшей единство личного и общего, счастья и долга, любви и революции в приро­де человека, Тургенев обращает внимание на скрытый драматизм человеческих чувств, на вечную борьбу центростремительных (эгоистических) и центробежных (альтруистических) начал в ду­ше каждого человека. Человек, по Тургеневу, драматичен не толь­ко в своем внутреннем существе, но и в отношениях с окружаю­щей его природой. Природа не считается с неповторимой цен­ностью человеческой личности: с равнодушным спокойствием она поглощает и простого смертного, и героя; все равны перед ее не­различающим взором. Этот мотив универсального трагизма жиз­ни вторгается в роман неожиданной смертью Инсарова, исчезно­вением Елены на этой земле —«навсегда, безвозвратно». «Смерть, как рыбак,—с горечью говорит Тургенев,—который поймал ры­бу в свою сеть и оставляет ее на время в воде: рыба еще плава­ет, но сеть на ней, и рыбак выхватит ее —когда захочет» (VIII, 166). С точки зрения «равнодушной природы» каждый из нас «виноват уже тем, что живет».

Однако мысль о трагизме человеческого существования не умаляет, а, напротив, укрупняет в романе Тургенева красоту и величие дерзновенных, освободительных порывов человеческого духа, оттеняет поэзию любви Елены к Инсарову, придает широ­кий общечеловеческий смысл социальному содержанию романа. Неудовлетворенность Елены современным состоянием жизни в России, ее тоска по иному, более совершенному социальному по­рядку в философском плане романа приобретает «продолжаю­щийся» смысл, актуальный во все эпохи и все времена. «Накануне» — это роман о порыве России к новым общественным отно­шениям, пронизанный нетерпеливым ожиданием «сознательно-героических натур», которые двинут вперед дело освобождения крестьян.

И в то же время это роман о бесконечных исканиях чело­вечества, о постоянном стремлении его к социальному совер­шенству, о вечном вызове, который бросает человеческая лич­ность «равнодушной природе»:

«О, как тиха и ласкова была ночь, какою голубиною кротостию дышал лазурный воздух, как всякое страдание, всякое горе должно было замолкнуть и заснуть под этим ясным небом, под этими святыми, невинными лучами! «О боже! — думала Елена,— зачем смерть, зачем разлука, болезнь и слезы? или зачем эта красота, это сладостное чувство надежды, зачем успокоительное сознание прочного убежища, неизменной защиты, бессмертного покровительства? Что же значит это улыбающееся, благословля­ющее небо, эта счастливая, отдыхающая земля? Ужели это все только в нас, а вне нас вечный холод и безмолвие? Ужели мы одни… одни… а там, повсюду, во всех этих недосягаемых безднах и глубинах, — все, все нам чуждо? К чему же тогда эта жажда и радость молитвы?.. Неужели же нельзя умолить, отвратить, спасти… О боже! неужели нельзя верить чуду?»  (VIII,  156).

Современников Тургенева из лагеря революционной демокра­тии, для которых главнее был социальный смысл романа, не мог не смущать его финал: неопределенный ответ Увара Ивановича на вопрос Шубина, будут ли у нас,. в России, люди, подобные Инсарову. Какие могли быть загадки на этот счет в конце 1859 года, когда дело реформы стремительно подвигалось вперед, когда «новые люди» заняли ключевые посты в журнале «Совре­менник»? Чтобы правильно ответить на этот вопрос, нужно выяс­нить, какую программу действий предлагал Тургенев «русским Инсаровым».

Автор «Записок охотника» вынашивал мысль о братском сою­зе всех антикрепостнических сил и надеялся на гармонический исход социальных конфликтов. Инсаров говорит: «Заметьте: по­следний мужик, последний нищий в Болгарии и я — мы желаем одного и того же. У всех у нас одна цель. Поймите, какую это дает уверенность и крепость!» (VIII, 68). Тургеневу хотелось, чтобы все прогрессивно настроенные люди России, без различия социальных положений и оттенков в политических убеждениях, протянули друг другу руки.

В жизни случилось другое. Добролюбов в статье «Когда же придет настоящий день?» решительно противопоставил задачи «русских Инсаровых» той программе общенационального едине­ния, которую провозгласил в романе Тургенева болгарский рево­люционер. «Русским Инсаровым» предстояла борьба с «внутрен­ними турками», в число которых у Добролюбова попадали не только консерваторы, противники реформ, но и либеральные пар­тии русского общества. Статья била в святая святых убеждений и верований Тургенева. Поэтому он буквально умолял Некрасова не печатать ее, а когда она была опубликована – покинул журнал «Современник» навсегда.

В романе «Накануне» (1860) смутные светлые предчувствия и надежды, которые пронизывали меланхоличное повествование «Дворянского гнезда», превращаются в определенные решения. Основной для Тургенева вопрос о соотношении мысли и деятельности, человека дела и теоретика в этом романе решается в пользу практически осуществляющего идею героя.

Само название романа «Накануне» — название «временное», в отличие от «локального» названия «Дворянское гнездо», — отра­жает то обстоятельство, что замкнутости, неподвижности пат­риархальной русской жизни приходит конец. Русский дворянский дом с вековым укладом его быта, с приживалками, соседями, кар­точными проигрышами оказывается на распутье мировых дорог. Русская девушка находит применение своим силам и самоотвер­женным стремлениям, участвуя в борьбе за независимость бол­гарского народа. Сразу после выхода в свет романа читатели и критики обратили внимание на то, что личностью, которую рус­ское молодое поколение готово признать за образец, здесь пред­ставлен болгарин.

Название романа «Накануне» не только отражает прямое, сюжетное его содержание (Инсаров гибнет накануне войны за независимость его родины, в которой он страстно хочет принять участие), но и содержит оценку состояния русского общества накануне реформы и мысль о значении народно-освободительной борьбы в одной стране (Болгарии) как кануна общеевропейских политических перемен (в романе косвенно затрагивается и во­прос о значении сопротивления итальянского народа австрийскому владычеству).

Добролюбов считал образ Елены средоточием романа — вопло­щением молодой России. В этой героине, по мнению критика, воплощена «неотразимая потребность новой жизни, новых людей, которая охватывает теперь все русское общество, и даже не одно только так называемое «образованное» <.. .> «Желание деятель­ного добра» есть в нас, и силы есть; но боязнь, неуверенность в своих силах и, наконец, незнание: что делать? — постоянно нас останавливают <…> и мы всё ищем, жаждем, ждем… ждем, чтобы нам хоть кто-нибудь объяснил, что делать».

Таким образом, Елена, представлявшая, по его мнению, моло­дое поколение страны, ее свежие силы, характеризуется стихий­ностью протеста, она ищет «учителя» — черта, присущая деятель­ным героиням Тургенева.

Идея романа и структурное ее выражение, столь сложные и многозначные в «Дворянском гнезде», в «Накануне» предельно ясны, однозначны. Героиня, ищущая учителя-наставника, до­стойного любви, в «Накануне» выбирает из четырех претендентов на ее руку, из четырех идеальных вариантов, ибо каждый из героев — высшее выражение своего этико-идейного типа. Шубин и Берсенев представляют художественно-мыслительный тип (тип людей отвлеченно-теоретического или образно-художественного творчества), Инсаров и Курнатовский относятся к «деятельному» типу, т. е. к людям, призвание которых состоит в  практическом «жизнетворчестве».                                                  

Говоря о значении в романе выбора своего пути и своего «героя», который делает Елена, Добролюбов рассматривает этот поиск-выбор как некий процесс, эволюцию, аналогичную разви­тию русского общества за последнее десятилетие. Шубин, а затем и Берсенев соответствуют по своим принципам и характерам бо­лее архаичным, отдаленным стадиям этого процесса. Вместе с тем оба они не настолько архаичны, чтобы быть «несовместимыми» с Курнатовским (деятелем эпохи реформ) и Инсаровым (особое значение которому придает складывающаяся революционная си­туация), Берсенев и Шубин — люди 50-х гг. Ни один из них не является чистым представителем гамлетовского типа. Таким образом, Тургенев в «Накануне» как бы распростился со своим излюбленным типом. И Берсенев, и Шубин генетически связаны с «лишними людьми», но в них нет многих главных черт героев этого рода. Оба они прежде всего не погружены в чистую мысль, анализ действительности не является их основным занятием. От рефлексии, самоанализа и бесконечного ухода в теорию их «спасает» профессионализация, призвание, живой интерес к опре­деленной сфере деятельности и постоянный труд.

«Одарив» своего героя-художника Шубина фамилией вели­кого русского скульптора, Тургенев придал его портрету привле­кательные черты, напоминающие внешность Карла Брюллова, — он сильный, ловкий блондин.

Из первого же разговора героев — друзей и антиподов (наруж­ность Берсенева рисуется как прямая противоположность внеш­ности Шубина: он худой, черный, неловкий), разговора, который является как бы прологом романа, выясняется, что один из них «умница, философ, третий кандидат московского университета», начинающий ученый, другой — художник, «артист», скульптор. Но характерные черты «артиста» — черты человека 50-х гг. и идеала людей 50-х гг. — сильно рознятся от романтического пред­ставления о художнике. Тургенев нарочито дает это понять: в самом начале романа Берсенев указывает Шубину, каковы должны быть его — «артиста» — вкусы и склонности, и Шубин, шутливо «отбиваясь» от этой обязательной и неприемлемой для него позиции художника-романтика, защищает свою любовь к чувственной жизни и ее реальной красоте.

В самом подходе Шубина к своей профессии проявляется его связь с эпохой. Сознавая ограниченность возможностей скульп­туры как художественного рода, он стремится передать в скульп­турном портрете не только и не столько внешние формы, сколько духовную суть, психологию оригинала, не «линии лица», а взгляд глаз. Вместе с тем ему присуща особенная, заостренная способ­ность оценивать людей и умение возводить их в типы. Меткость характеристик, которые он дает другим героям романа, превра­щает его выражения в крылатые слова; Эти характеристики в большинстве случаев и являются ключом к типам, изображен­ным в романе.

Если в уста Шубина автор романа вложил все социально-исторические приговоры, вплоть до приговора о правомерности «выбора Елены», Берсеневу он передал ряд этических деклара­ций. Берсенев — носитель высокого этического принципа самоот­вержения и служения идее («идее науки»), как Шубин — вопло­щение идеального «высокого» эгоизма, эгоизма здоровой и цель­ной натуры.

Берсеневу придана нравственная черта, которой Тургенев отводил особенно высокое место на шкале душевных достоинств: доброта. Приписывая эту черту Дон-Кихоту, Тургенев на ней основывался в своем утверждении исключительного этического значения образа Дон-Кихота для человечества. «Все пройдет, все исчезнет, высочайший сан, власть, всеобъемлющий гений, всё рас­сыплется прахом <…> Но добрые дела не разлетятся дымом: они долговечнее самой сияющей красоты» (VIII, 191). У Берсенева эта доброта происходит от глубоко, органически усвоенной им гуманистической культуры и присущей ему «справедливости», объективности историка, способного встать выше личных, эгои­стических интересов и пристрастий и оценить значение явлений действительности безотносительно к своей личности.

Отсюда и проистекает истолкованная Добролюбовым как при­знак нравственной слабости «скромность», понимание им второ­степенного значения своих интересов в духовной жизни совре­менного общества и своего «второго номера» в строго определен­ной иерархии типов современных деятелей.

Тип ученого как идеал оказывается исторически дезавуиро­ванным. Это «низведение» закреплено и сюжетной ситуацией (отношение Елены к Берсеневу), и прямыми оценками, данными герою в тексте романа, и самооценкой, вложенной в его уста. Такое отношение к профессиональной деятельности ученого могло родиться лишь в момент, когда жажда непосредственного жизне­строительства, исторического общественного творчества охватила лучших людей молодого поколения. Этот практицизм, это деятель­ное отношение к жизни не у всех молодых людей 60-х гг. носили характер революционного или даже просто бескорыстного служе­ния. В «Накануне» Берсенев выступает как антипод не столько Инсарова (мы уже отмечали, что он более чем кто-либо другой способен оценить значение личности Инсарова), сколько обер-­секретаря Сената — карьериста Курнатовского.

В характеристике Курнатовского, «приписанной» автором Елене,   раскрывается  мысль  о  принадлежности  Курнатовского,  как и Инсарова, к «действенному типу» и о взаимовраждебных позициях, занимаемых ими внутри этого — очень широкого — психологического типа. Вместе с тем в этой характеристике ска­зывается и то, как исторические задачи, необходимость решения которых ясна всему обществу (по словам Ленина, во время рево­люционной ситуации обнаруживается невозможность «для гос­подствующих классов сохранить в неизменном виде свое гос­подство» и вместе с тем наблюдается «значительное повышение <…> активности масс», не желающих жить по-старому), застав­ляют людей самой разной политической ориентации надевать маску прогрессивного человека и культивировать в себе черты, которые приписываются обществом таким людям.

«Вера» Курнатовского — это вера в государство в приложении к реальной русской жизни эпохи, вера в сословно-бюрократиче­ское, монархическое государство. Понимая, что реформы неиз­бежны, деятели типа Курнатовского связывали все возможные в жизни страны изменения с функционированием сильного госу­дарства, а себя считали носителями идеи государства и исполни­телями его исторической миссии, отсюда — самоуверенность, вера в себя, по словам Елены.

В центре романа — болгарский патриот-демократ и револю­ционер по духу — Инсаров. Он стремится опрокинуть деспотиче­ское правление в родной стране, рабство, утвержденное веками, и систему попрания национального чувства, охраняемую крова­вым, террористическим режимом. Душевный подъем, который он испытывает и сообщает Елене, связан с верой в дело, которому он служит, с чувством своего единства со всем страдающим наро­дом Болгарии. Любовь в романе «Накануне» именно такова, ка­кой ее рисует Тургенев в выше цитированных словах о любви как революции («Вешние воды»). Воодушевленные герои ра­достно летят на свет борьбы, готовые к жертве, гибели и победе.

В «Накануне» впервые любовь предстала как единство в убе­ждениях и участие в общем деле. Здесь была опоэтизирована ситуация, характерная для большого периода последующей жизни русского общества и имевшая огромное значение как выражение нового этического идеала. Прежде чем соединить свою жизнь с ее жизнью, Инсаров подвергает Елену своеобраз­ному «экзамену», предвосхищающему символический «допрос», которому подвергает таинственный голос судьбы смелую де­вушку-революционерку в стихотворении в прозе Тургенева «По­рог». При этом герой «Накануне» вводит любимую девушку в свои планы, свои интересы и заключает с ней своеобразный договор, предполагающий с ее стороны сознательную оценку их возможной будущности, — черта отношений, характерная для демократов-шестидесятников.

 Любовь Елены и ее благородная решимость разрушают аске­тическую замкнутость Инсарова, делают его счастливым. Добро­любов особенно ценил страницы романа, где изображалась светлая и счастливая любовь молодых людей. В уста Шубина Тур­генев вложил лирическую апологию идеала героической моло­дости: «Да, молодое, славное, смелое дело. Смерть, жизнь, борьба, падение, торжество, любовь, свобода, родина… Хорошо, хорошо. Дай бог всякому! Это не то, что сидеть по горло в болоте да стараться показывать вид, что тебе всё равно, когда тебе действи­тельно в сущности всё равно. А там — натянуты струны, звени на весь мир или порвись!» (VIII, 141).