Как можно исправить преступника

В 2010 году журналисты The Guardian подсчитали, во сколько Великобритании обходятся тюрьмы. С 2000-го расходы на систему исполнения наказаний выросли с 2% до 2,5% ВВП страны. Содержание одного заключенного стоит казне 41 000 фунтов стерлингов в год. Комитет по вопросам правосудия предупреждает: если правительство будет настаивать на своем плане расширения пенитенциарной системы, ему придется в ближайшие 35 лет дополнительно изыскать 4,2 млрд фунтов стерлингов.

Читайте также

Исправляя «исправленных»: почему лишение свободы не решает проблему преступности и что с этим делать

Предназначение тюрьмы — предотвращать будущие преступления — также разбивается статистикой.

Тюрьма не спасает от рецидивов: 47% совершеннолетних правонарушителей в Великобритании совершают новое преступление в течение года после освобождения.

Для осужденных, отбывающих срок менее года за преступления небольшой тяжести, этот показатель возрастает до 60%. Среди лишенных свободы детей и подростков показатели достигают 75%. Рецидивы со стороны бывших заключенных ежегодно обходятся стране в 11 млрд фунтов стерлингов.

Тюрьма собирает вместе людей, которые способны, находясь в заключении, самоорганизоваться для будущих преступлений. Француз алжирского происхождения Мухаммед Мера два года пробыл в заключении за вооруженный грабеж. В тюрьме он познакомился с радикальными исламистами. Отбыв наказание, Мера совершил нападение на французских военных и еврейскую школу.

Эксперт по криминологии Франсуа О в интервью журналу «Атлантико» рассказывал, что случай Мухаммеда Мера не исключительный. После ряда взрывов, совершенных в 1995 году, Сафе Бурада, отбывая наказание в тюрьме, смог убедить ряд других заключенных примкнуть к нему. Прямо в тюрьме ему удалось организовать группу последователей для совершения терактов, причем некоторые из них даже не были мусульманами. Есть пример Абу аль-Заркауи, который до попадания в тюрьму считался неправедным мусульманином из-за алкоголизма. Как и Мера, радикалом он стал уже в тюрьме, а через несколько лет даже сделался главой «Аль-Каиды» в Ираке.

Ошибочно думать, что проблема в исламе. Франсуа О отмечает, что объединение в тюрьме характерно для представителей любых национальностей и религий — это служит способом самозащиты.

Кроме того, концепт тюрьмы смешивает вместе осознанных преступников и действовавших в состоянии аффекта.

Из-за этого люди, которые не имеют криминальных наклонностей и вряд ли бы совершили повторное правонарушение, попадают в среду, которая переплавляет их в полноценных преступников. Таким образом, тюрьма не только не уменьшает количества возможных преступлений, но и может увеличивать их число.

Система правосудия абсолютно обезличена, и это касается не только отношения к нарушителям. Размер наказания измеряется степенью вреда, нанесенного всему обществу в целом, однако про реальных жертв все забывают. Они используются как свидетели обвинения, а их нужда в моральном восстановлении остается вне поля зрения суда.

Однако непременно встает вопрос: если не тюрьма, то что? Нельзя ведь просто так отпустить преступников. Тем не менее в правовой практике разных стран есть случаи, когда за разные преступления нарушителей не сажали в тюрьму, а подвергали альтернативным формам наказания или же вовсе пытались им помочь.

Суды по наркотическим делам в Австралии: лечение вместо заключения

В австралийской системе правосудия существуют общественные исправительные учреждения. Нарушители регулярно отчитываются перед наблюдателем, которому поручено направлять преступника через образовательные программы, общественную работу и программы лечения, цель которых — исправление антисоциального мышления и поведения.

Может быть интересно

Что такое наркофобия

Для нарушителей, чьи преступления были каким-то образом связаны с употреблением психоактивных веществ, существуют отдельные drug courts — суды по делам о наркотиках, первый из них открылся в Новом Южном Уэльсе в 1999 году. Вместо уголовных сроков такие преступники получают интенсивное лечение и наблюдение.

Связь преступности и наркомании серьезнее, чем можно представить. В США, согласно исследованиям, большинство заключенных страдают от злоупотребления психоактивными веществами. 80% преступников злоупотребляют психоактивными веществами или алкоголем, в то время как почти 50% имеют зависимость. После выхода из тюрьмы от 60% до 80% наркопотребителей совершают новые преступления.

Читайте также

Наркополитика по-берлински. Как живут наркопотребители в столице Германии

Наркосуды в Австралии основываются на принципе, что с правонарушителями лучше иметь дело не на карательной основе, а на терапевтической. Такой подход применяется выборочно — например, к несовершеннолетним преступникам, чьи личные проблемы рассматриваются как причина нарушения закона. И суды решают, что вместо заключения под стражу правильнее будет разобраться с этими личными проблемами.

В таких судах обвинение и защита не противостоят друг другу, а работают вместе для составления удачной программы лечения.

Судья же выступает практически как личный психолог: постоянно общается с нарушителем на стадии лечения, реагирует на его обращения и разбирается в обстоятельствах его жизни, чтобы при лечении были учтены все факторы стресса. Правда, такой режим оказался неэффективным для более «тяжелых» преступников, которые были напряжены из-за постоянного контроля и провоцировали новые юридические проблемы.

В штате Западная Австралия суд по делам о наркотиках разработал три программы, нацеленные на разные категории лиц, злоупотребляющих психоактивными веществами. «Режим кратковременного вмешательства» предназначен для обучения людей с незначительными обвинениями, связанными с каннабисом. «Режим контролируемого лечения» — для несовершеннолетних правонарушителей, злоупотреблявших психоактивными веществами. Возможность тюремного заключения грозила только постоянным рецидивистам за нарушения условий лечения. Более жесткий вариант действовал в штате Виктория. Там суды предлагали двухгодовую программу лечения от наркозависимости, однако за любое отклонение от нее пациент отправлялся в тюрьму.

Программы лечения, конечно, были далеко несовершенны и в каждом штате работали по-разному. В той же Западной Австралии пациенты жаловались на отсутствие безопасных центров детоксикации с доступом к психиатрическим услугам, длинный лист ожидания, нехватку реабилитационных услуг и отсутствие средств детоксикации, которые подходили бы для аборигенов. В других штатах жаловались на отсутствие помощи от соцработников или конфликты между лечением и юридической сферой.

Суды в Виктории и Квинсленде осуществляли аналогичный надзор за преступниками с алкоголизмом, однако в других штатах одну зависимость отделяли от другой. Дело тут в ориентации скорее на общественное мнение, чем на желание помочь определенной группе людей. Суды по психоактивным веществам пользовались популярностью, потому что фокусировали внимание на тех средствах, которые, по мнению многих, связаны с большей степенью зависимости. В топе для Австралии был героин.

Вера в то, что люди с героиновой зависимостью «нуждаются в лечении», потому что именно зависимость «заставляет» наркомана совершать преступления, была так распространена в обществе, что суды следовали за мнением большинства и при этом оставались на слуху.

Оценить эффективность таких судов оказалось сложно. Например, суд помогает избавиться от наркозависимости человеку, впервые в жизни совершившему мелкое нарушение — украл телевизор, например. За контрольный срок в два года рецидива не произошло. Есть ли в этом конкретный эффект от суда? Ведь часть подобных «преступников» обычно отфильтровывается сама и «ошибка молодости» в действительности оказывается случайностью.

Тем не менее, согласно экспертным оценкам, суды по делам о наркотиках показали свою эффективность: преступники получили доступ к лечению, масштаб наркозависимости в целом был сокращен, а суды, врачи и соцработники начали работать вместе. И главный эффект — показатели преступности сократились, а расходы на тюремную систему уменьшились.

Восстановительное правосудие: как примирить жертву и обидчика

Международные исследования доказывают, что большинство пострадавших, кроме некоторых жертв особо тяжких преступлений, больше заинтересованы в возмещении ущерба, чем в суровом наказании преступника. Однако во многих случаях реакция государства на преступление никак не затрагивает интересы жертвы. Восстановительное правосудие сосредотачивается на возмещении вреда, нанесенного преступлением, возвращении преступника в общество и предоставлении всем сторонам процесса — преступнику, жертве и обществу — возможности напрямую участвовать в осуществлении правосудия.

Может быть интересно

Любовь, смерть и купола: о чем говорит русский шансон

Восстановительное правосудие, или виктимология — это встреча лицом к лицу жертвы преступления и человека, его совершившего, процесс, посредством которого стороны, вовлеченные в конкретное правонарушение, совместно решают, как справиться с его тяжелыми последствиями в настоящем и в будущем.

Виктимология опирается на принцип «поскольку преступления ранят, то правосудие должно исцелять». Помогает ей механизм медиации — метод урегулирования конфликтов посредством третьей стороны. Медиатор должен сочетать в себе черты социолога и психотерапевта и при этом не навязывать собственные идеи конфликтующим. В виктимологии медиаторам иногда даже запрещают вносить свои предложения, чтобы итог работы был волей только участников конфликта. До применения в системе правосудия медиация была успешно опробована для решения проблем, связанных с насилием, в школах и семьях и даже для разрешения военных конфликтов.

Используя сценарий, медиаторы помогают выстроить диалог между сторонами. Скрипт обычно содержит подобные формы:

Что случилось, когда…?
О чем вы думали, когда…?
Что вы почувствовали, когда…?
Кто страдает от причиненного вреда…?
Что вам нужно сделать сейчас?

В Норвегии все муниципалитеты предоставляют услуги медиации, которая может быть использована в виде альтернативы наказания или его части. В последние годы количество дел, переданных в службы медиации, постоянно растет.

Пилотный проект был запущен в 2006 году на базе службы медиации Сёр-Трёнделага. Команды из представителей различных органов и институтов (полиция, органы опеки и попечительства, здравоохранение, школьное образование и исправительные учреждения) обеспечивают постоянное наблюдение за молодыми правонарушителями, систематически совершающими серьезные преступления.

В виктимологии наибольшую эффективность показал метод, при котором медиатор работает не только с преступником и жертвой, но и с их семьями.

Исследователи Мовен и Вишер выяснили интересный факт. Если семье не нужно пробивать бюрократические барьеры, чтобы добиться свидания с родственником в тюрьме, и она может видеть его в менее тягостной обстановке, то семья намного лучше принимает провинившегося, что играет огромную роль в принятии вины и социальном восстановлении.

Прощение в Древнем Вавилоне и исламском суде

Один из аспектов виктимологии — реституция, то есть возмещение жертве ущерба. Ее корни уходят глубоко в прошлое. Например, кодекс Хаммурапи, созданный около 1700 года до н. э., является одним из старейших дошедших до нас письменных сводов законов. В нем, кроме суровых наказаний, описывается ряд правил возмещения ущерба жертве в случае кражи, телесных повреждений и даже убийства.

203. Если свободный ударит по щеке свободного одинакового положения, то обязан уплатить мину серебра.

204. Если вольноотпущенник ударит по щеке вольноотпущенника, то обязан уплатить десять сиклей серебра. <…>

209. Если кто-нибудь, ударив свободную, причинит выкидыш ее плода, то должен уплатить за ее плод десять сиклей серебра.

Похожие примеры встречаются в античной и мусульманской практиках, в Библии и Салической правде франков. Исторически, вплоть до Средневековья, восстановление общественного мира при помощи реституции было основным содержанием законов и правосудия, а решение конфликтов имело более личностный характер. Лишь с установлением авторитарной власти правосудие полностью перешло в ее руки, а иногда и лично к монарху.

Правосудие стало способом разделять и подавлять, а не решать проблемы. А еще источником дохода — в конце эпохи франков штрафы за преступление в пользу государства стали основной формой наказания, причем выплачивались они в руки судье. Ущерб потерпевшего оставался его личной проблемой. Для государства это оказалось такой удачей, что от этой практики не избавились до сих пор.

Принципы примирительного правосудия исторически присутствовали и в мусульманских странах.

Основной акцент исламское право делает на человеческом достоинстве и таких ценностях сообщества единоверцев, как прощение, милость, покаяние, уважение к человеку, что рассматривается как смысл современной виктимологии. Как и во многих других традиционных обществах, преступление расценивается как забвение ответственности человека перед обществом и Богом, поэтому юридический ответ на него должен удовлетворить обе эти стороны.

Во всех правовых традициях ислама преступления делились на три категории: хадд, кисас и тазир. Категория хадд включает в себя кражу, супружескую измену, клевету, употребление алкоголя, разбой, мятеж и вероотступничество, но не включает убийство. Эти преступления считаются самыми тяжкими, поскольку наносят ущерб не только отдельным людям, но и всему религиозному сообществу, Богу и общественному правопорядку. Поэтому в религиозных текстах указываются конкретные наказания за эти деяния, например, смерть через побивание камнями за супружескую измену или отрубание руки за воровство. В этой категории преступлений мнение потерпевших практически не играет роли.

По-иному обстоит процедура в категории кисас, которая применяется в случае убийства или физического нападения. Кисас не имеет конкретных наказаний. Инициировать процесс всегда должны потерпевшие и их семьи, чьи голоса будут иметь решающее значение. В Иране судья не имеет права выносить решение по делу кисас без совещания с потерпевшими. Его роль в процессе включает также обязанности медиатора.

Для жертв и их семей существует несколько возможностей. Они могут объявить о полном прощении без наказания. Чаще проводятся переговоры о компенсации (дийя), которую можно считать аналогом современных форм реституции, символизирующих раскаяние преступника. Также на обвиняемом висит вира — плата для предотвращения кровной мести, однако если денег у обвиняемого нет, то ее выплачивают родственники или государство. Впрочем, пострадавшие могут потребовать и смертной казни, так что говорить о восстановительном правосудии получается от случая к случаю.

Читайте также

Конечная — отель «Нирвана». Таймлайн жизни Тимоти Лири

В преступлениях тазир применяется другой принцип гуманизации. В Коране тазир представлены как грехи: это злоупотребление доверием, растрата, лжесвидетельство. Однако наказания за них не описаны, а оставлены на усмотрение должностных лиц. Наказания за них самые мягкие, поэтому здесь возможен учет мнения потерпевшего.

Полное избавление от тюрем пока нигде не реализовано, а большинство существующих методов (вроде drug courts или штрафов за финансовые преступления вместо тюремного заключения) имеют ограниченную применимость. Так что усилия ученых и интеллектуалов, стремящихся к менее жестокому обществу, точно стоит направить в это русло.

Вопрос хороший, но ответить на него не просто. Человек ведь попадает в тюрьму по разным причинам ,преступники, в большинстве своём, больные люди. У кого-то органическое поражение нервной системы, кто-то наркоман, кто-то алкоголик. И если органики, при соответствующем лечении,смогут устроиться в жизни, то с алкоголиками и наркоманами дело сложнее. Даже если при освобождении такие люди выходят с благими намерениями поменять свою жизнь, то сразу упираются в стену равнодушия и многочисленных проблем. Им сложно найти работу,а без этого не на что жить, оплачивать коммуналку, одеваться, питаться, лечиться и т.д. От безысходности они снова начинают пить, находят компанию подобных себе, и всё начинается сначала.

Другое дело, если у человека надёжный тыл, если его, даже такого оступившегося ,дома любят и ждут,а пока он в местах лишения, ездят к нему на свидания, помогают и верят в него. Если в него верят, то человек и сам начинает верить в себя, у него есть с чем сравнивать: вот они, нормальные, любящие люди – его близкие, а вот, рядом – мир, пропитанный злом и жестокостью. Если человек не до конца испорчен,а я пишу именно о тех, кто ещё не совсем скатился на дно, он потянется, конечно , к добру.Жаль, что не разрешаются сотовые телефоны(предвижу возмущение).Но иногда человеку необходимо услышать родной голос, просто поговорить с человеком, несущим положительную энергетику,уйти на время от преступного окружения хотя бы через этот мостик. Есть ведь время подумать о своих ошибках, а поделиться планами на будущее,высказаться , помечтать – не с кем.Самое сложное наступает, когда такой человек возвращается домой. После недолгой эйфории наступает период адаптации, и здесь помощь близких особенно необходима:помочь и поддержать на первых порах, одеть, попытаться через знакомых устроить его на работу. Государство наше, к сожалению, совершенно “забило” на этих людей, оно и на добропорядочных-то забило.

Отвечая одной фразой на Ваш вопрос,скажу: человека, особенно впервые совершившего преступление, исправить можно, если рядом с ним надёжный тыл, понимающие и помогающие люди , и если этот человек с их помощью осознал и пожалел о своём прошлом ,если он уверен в том,что когда у него такая семья,не всё в его жизни потеряно.Здесь всё ещё зависит от того , кто – кого: семья перетянет или зэки.

Правосудие и правоохранительная деятельность в евразийском пространстве

Минязева Т.Ф., Добряков Д.А.

ИСПРАВЛЕНИЕ ОСУЖДЁННОГО (ПРЕСТУПНИКА) КАК цЕЛь НАКАЗАНИЯ

цель: Анализ цели исправления осуждённого в уголовном и уголовно-исполнительном праве. Методология: В статье использованы метод анализа, сравнительный, историко-правовой и формально-юридический методы.

Результаты: В данной статье высказывается мнение о целесообразности исключения из текста ч. 2 ст. 43 УК РФ и ч. 1 ст. 1 УИК РФ такой цели наказания, как исправление осужденного (преступника), как недостижимой в условиях существующей системы исполнения наказания, а также по сути своей избыточной.

Новизна/оригинальность/ценность: Статья имеет определённую научную ценность, поскольку в ней аргументируется позиция авторов о целях наказания, отличная от действующего законодательства, и содержатся предложения по его (законодательства) совершенствованию.

Ключевые слова: цель наказания, исправление осужденного (преступника), уголовное наказание, уголовный закон.

Minyazeva T.F., Dobryakov D.A.

REFORMING A CONVICTED PERSON (CRIMINAL) AS THE PuRPOSE OF PuNISHMENT

Purpose: The analysis of the purpose of reforming a convicted person in the criminal and criminal executive law.

Methodology: Method of analysis, comparative, historical-legal and formal-legal methods were used in the article.

Results: This article suggests the desirability of excluding from the text of part 2 of article 43 of the Criminal code of the Russian Federation and part 1 of article 1 of the Criminal executive code of the Russian Federation such purpose of punishment as the reforming (correction) of offenders (criminals) as unattainable under the existing penal system and inherently redundant.

Novelty/originality/value: The article has a certain scientific value, as it is argued position of the authors about the purposes of punishment, which is different from the current legislation, and includes suggestions for its (legislation) improvement.

Keywords: purpose of punishment, reforming a convicted person (criminal), criminal punishment, criminal (penal) statute.

В научной и учебной литературе отмечается, что вопрос о целях наказания является одним из самых спорных и стабильно привлекает внимание юристов-теоретиков. В ходе возникающей в этой связи дискуссии высказываются самые различные, зачастую полярные мнения, к наиболее радикальным из которых можно отнести, например, предложение вовсе отказаться от уголовно-правовой категории «цели наказания», заменив её «социальными функциями», поскольку они, функции, точнее отражают действительную роль уголовного наказания [1, с. 474-477]. Избегая выражения мнения по поводу других взглядов на проблему, уместно отметить, что в рамках данной статьи речь пойдёт не о целях наказания в их совокупности, месте и роли этих целей в уголовном праве, не о разнообразии взглядов и идей по данному поводу (хотя и их тоже придётся коснуться), а лишь об одной из целей наказания, а именно об исправлении осуждённого (преступника – данное уточнение приводится, чтобы подчеркнуть

направленность воздействия именно на преступника – лицо, не только признанное судом виновным в совершении преступления и осуждённое к наказанию, но и являющееся таковым в действительности). Представляется, что исправление преступника имеет ряд особенностей, качественно отличающих его от прочих целей наказания и при этом ставящих под сомнение необходимость упоминания его в законе – как минимум в нынешнем виде.

В ч. 2 ст. 43 УК РФ установлено три цели наказания: восстановление социальной справедливости, исправление осуждённого, предупреждение преступности. Несмотря на то, что цели наказания в уголовном законе приведены последовательно, и это может интерпретироваться как попытка законодателя выстроить определённую иерархию целей, представляется верным утверждение, что все цели наказания должны преследоваться солидарно, т. е. в равной степени при назначении каждого наказания [2, с. 191].

евразийская

> 2(21) 2016 <

адвокатура

Первая и третья цели не имеют нормативно закрепленной трактовки, а потому могут быть раскрыты широко и очень разнообразно. Некоторые из таких интерпретаций, как то кара вкупе с компенсацией для восстановления социальной справедливости и удержание от совершения преступлений за счёт эффекта устрашения для предупреждения (превенции), кажутся вполне правдоподобными, а следовательно, достижимыми. Но вторая цель наказания – исправление осуждённого, мало того, что самой своей формулировкой вызывает немало вопросов, так ещё и имеет законодательное определение, которое лишь увеличивает число этих вопросов.

Так, ч. 1 ст. 9 УИК РФ определяет исправление осуждённого как формирование у него уважительного отношения к человеку, обществу, труду, нормам, правилам и традициям человеческого общежития, а также стимулирование правопо-слушного поведения. Все эти качества полагаются необходимым свидетельством утраты лицом (преступником) признака общественной опасности. В данной связи указывается, что перечисленные качества могут быть выработаны у личности в связи с применением к ней уголовного наказания [3, с. 27-28]; по крайней мере, так считает законодатель, включивший именно такую формулировку определения исправления осуждённого в закон, хотя сомнительным кажется всё, начиная с самого этого определения и заканчивая его (определения) смыслом.

Содержащееся в законе определение исправления осуждённого делает акцент на личности преступника, а не на преступлении, которое эта личность совершила (как следовало бы, ведь наказание, прежде всего, является следствием совершения преступления, а никак не следствием «преступности» какого-то лица), на формировании у лица уважительного отношения к обществу и его ценностям, а не на осознанном воздержании от совершения новых запрещённых уголовным кодексом деяний. Закон содержит норму о социальном исправлении преступника, однако оно, социальное исправление, является задачей воспитательной работы, связанной не только и не столько с назначением и исполнением наказания, сколько с деятельностью всех общественных институтов, отвечающих за социализацию личности [4, с. 82]. Более корректным здесь будет говорить о цели юридического исправления, т. е. об уже упомянутом осознанном воздержании от совершения новых преступлений, основание которого вовсе не обязательно должно быть связано с качественными изменениями в личности преступника.

Данное в ч. 1 ст. 9 УИК РФ определение исправления осуждённого близко повторяет ст. 20 УК РСФСР, где говорилось, что наказание «имеет целью исправление и перевоспитание осуждённых в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития». Помимо поправки на изменившиеся с 1960 года приоритеты (упомянуты человек и общество, ни слова о социализме), было исключено упоминание перевоспитания осуждённого, фактически подразумевающееся как часть исправления, а то и вовсе являющееся синонимичным исправлению термином (либо термином, более широким, чем исправление, и включающим в себя исправление как начальный этап процесса перевоспитания). В комментарии к УК РСФСР 1960 года (в редакции 1994 года) отмечается, что исправление и перевоспитание преступника больше относятся к процессу исполнения наказания, т. е. к области уголовно-исполнительного (исполнительно-трудового) права, а не уголовного, в рамках которого наказание отвечает скорее цели предупреждения преступности. Исполнение же наказания «влияет на психику людей и вызывает стимулы законопослушного поведения» [5, с. 69-71]. Интересно, что намеченное в советской (и ранней постсоветской) доктрине разделение цели исправления преступника на цель наказания в уголовном праве и цель исполнения наказания в уголовно-исполнительном праве встречается (и даже развивается) и в современное время. Так, например, утверждается, что цель исправления осуждённого в уголовно-исполнительном законодательстве имеет более широкое содержание, чем в уголовном, поскольку предполагает достижение совокупности юридического и социального исправления посредством полного преобразования «социально-психологического облика осуждённого» [6, с. 367-368]. Однако подобное деление кажется излишним. Уголовно-исполнительное право носит процессуальный характер по отношению к уголовному и, следовательно, призвано обеспечить (и уточнить) процедуру реализации положений уголовного закона в части наказания. Цель же исправления преступника в уголовно-исполнительном праве представляется не чем иным, как уточнением, легальной трактовкой цели исправления преступника в уголовном праве, т. е. по сути той же самой целью. Но всё это никак не исключает проблемного характера этой цели наказания, а напротив, позволяет говорить о том, что её наличие в законодательстве является отголоском ушедшей в прошлое вслед за старым уголовным законом доктрины.

EURASIAN

> 2 (21) 2016 <

ADVOCACY

Проблемный характер цели исправления преступника как цели наказания обусловлен рядом обстоятельств. Во-первых, можно ли всерьёз отнестись к идее полного преобразования социально-психологического облика преступника в рамках применения уголовного наказания и посредством мер уголовно-правового и уголовно-исполнительного воздействия? Вероятно, да, но лишь если говорить о комплексном воздействии на его личность, в котором наказание будет только одним из элементов воздействия, его частью и при том точно не большей. Гипотетическая же способность уголовного наказания самостоятельно справиться со столь масштабной и сложной задачей обладает чертами околонаучной фантастики, хотя даже в фантастических произведениях подобный подход к значимости наказания (и прочих репрессивных мер со стороны государства) подвергается критике. Например, в романе-антиутопии Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин» есть такие строки: «…обычный преступный элемент, даже самый отпетый …, лучше всего реформировать на чисто медицинском уровне. Убрать криминальные рефлексы – и дело с концом. <.> Наказание для них ничто, сами видите» [7, с. 96]. Интересно, что изображённые английским писателем результаты альтернативного традиционному уголовному наказанию медицинского «реформирования» преступника – воздействия на личность на уровне физиологии, вовсе не предполагая какого-либо осознания преступности поведения, а равно и формирования неких приемлемых социальных установок, – оказались крайне неоднозначными. В результате даже такая крайняя и «революционная» мера фактически не привела к исправлению преступника. Сильно бы отличался итог, если бы нечто похожее происходило не на страницах художественного произведения, а в действительности? Для наглядности уместно привести данные, характеризующие реальную и более или менее актуальную ситуацию: в 2014 году было осуждено 241765 ранее судимых лиц, а точнее – лиц, имеющих неснятую или непогашенную судимость, что составляет 33,6 % от всех осуждённых лиц (719305 лица) [8]. Вместе с тем, около 187 тысяч лиц были осуждены к лишению свободы три раза и более и содержались в местах лишения свободы в рассматриваемом году (всего же содержалось в местах лишения свободы около 665 тысяч лиц, т. е. речь идёт о 28,1 % от общего числа), при этом абсолютное значение этого показателя росло последовательно с 2012 года [9]. Можно ли сделать из этих «сухих» цифр какие-то выводы? Разве только обобщённые и выглядящие

следующим образом: доля рецидивов преступлений остаётся практически неизменно высокой (ведь треть от всех преступлений – очень весомый показатель), что выявляет недостаточную эффективность применения наказания (даже привлечения к уголовной ответственности как таковой) для цели предупреждения совершения новых преступлений (лицом, ранее привлекавшимся к уголовной ответственности), а уж тем более для цели исправления преступника.

Во-вторых, реальное – юридическое – исправление по сути своей является частным (специальным) предупреждением (превенцией), а никак не какой-то самостоятельной целью наказания. Юридическое исправление лица представляет собой результат реализации цели частного предупреждения и выражается в несовершении новых преступлений вследствие рационального отказа от самой мысли об их возможном совершении. И представляется совершенно не важным, что привело к осознанному отказу лица от совершения нового преступления – некое моральное преображение личности или обыкновенный страх претерпевания негативных последствий наказания вновь. Важен сам факт отказа от совершения нового преступления, именно отказ является показателем эффективности применения уголовной репрессии, а равно и целью наказания, именуемой исправлением [10, с. 263-265], тождественной по содержанию другой цели – частному предупреждению совершения новых преступлений.

В-третьих, цели наказания должны быть реальными, т. е. достижимыми, и достижимыми всеми наказаниями в равной степени. Последнее обстоятельство особенно важно, ведь в законе нет уточнения, что формулировка цели исправления осуждённого относится только к исполнению наказаний, связанных с лишением свободы. А значит не только этот вид наказания (лишение свободы на определённый срок, пожизненное лишение свободы; сюда же можно отнести частично применяемый арест), для которого более или менее детально определены средства исправления осуждённого, и точно не смертная казнь, радикально и окончательно исключающая любую возможность совершения лицом нового преступления, но и все прочие наказания, начиная со штрафа и заканчивая ограничением свободы, должны достигать целей наказания, установленных в уголовном законе. Но могут ли, например, сто пятьдесят часов обязательных работ или штраф в несколько десятков тысяч рублей развить у человека уважение к другим людям, обществу, труду, правилам и нормам человеческого общежития и т. д.? При

евразийская

этом речь идёт именно о действительном и ощутимом для лица негативном воздействии, а не о мифическом общественном порицании и прочих дополнительных факторах, лишь теоретически призванных сопутствовать наказанию. Кажется, что в данном контексте цель исправления осуждённого, одинаково определяемая для всех наказаний, недостижима и носит исключительно декларативный характер, что существенно снижает её ценность.

Наличие проблемы, а в данном случае проблемой является недостижимость и неуместная в уголовном праве (и праве вообще) чрезмерная декларативность (т. е. нереальность) исправления осуждённого как цели наказания, подразумевает поиск её решения. В качестве такого решения подходящим кажется если не полное исключение всех упоминаний об исправлении осуждённого из уголовного (из ч. 2 ст. 43 УК РФ) и уголовно-исполнительного законодательства при отождествлении юридического исправления с целью частного предупреждения совершения новых преступлений, то, как минимум, уход от формулировки ч. 1 ст. 9 УИК РФ, содержащей определение (во многом устаревшее и совершенно оторванное от реальности) социального исправления как цели исполнения наказания.

Это, на наш взгляд, заложило бы основу для изменения самого подхода к уголовному законодательству в целом и построению системы наказаний в частности, позволило бы отойти от декларативных норм, не способствующих противодействию преступности, а также послужило бы началом кардинального реформирования уголовного и уголовно-исполнительного законодательства.

Пристатейный библиографический список

1. Уголовное право на современном этапе. Проблема преступления и наказания / под ред. Н.А. Беляева, В.К. Глистина и В.В. Орехова. СПб., 1992.

2. Адельханян Р.А. Уголовное право России. Практический курс: учебник / под общ. и науч. ред. А.В. Наумова. 4-е изд., перераб. и доп. М.: Волтерс Клувер, 2010.

3. Комментарий к Уголовно-исполнительному кодексу Российской Федерации (постатейный) / А.В. Бриллиантов, С.И. Курганов; под ред. А.В. Бриллиантова. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Проспект, 2015.

4. Сундуров Ф.Р., Талан М.В. Наказание в уголовном праве: учеб. пособ. М.: Статут, 2015.

– адвокатура

5. Уголовный кодекс Российской Федерации: на-учн.-практич. комм. / под ред. Л.Л. Кругликова и Э.С. Тенчова. Ярославль: Влад, 1994.

6. Российское уголовное право: в 2 т. Т. 1. Общая часть: учебник / под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, В.С. Комиссарова, А.И. Рарога. 4-е изд., перераб. и доп. M.: Проспект, 2015.

7. Бёрджесс, Энтони. Заводной апельсин; Семя желания / пер. с англ. В.Б. Бошняка, A.A. Комаринец. M.: АСТ, 2015.

8. Судебный департамент при Верховном Суде Российской Федерации. Данные судебной статистики [Электронный ресурс]. URL: www.cdep.ru/ userimages/sudebnaya_statistika/Sbornik_2008-2014.xls.

9. Федеральная служба государственной статистики. Число лиц, содержащихся в местах лишения свободы [Электронный ресурс]. URL: www.gks.ru/free_ doc/new_site/population/pravo/10-11.doc.

10. Карпец И.И. Наказание. Социальные, правовые и криминологические проблемы. M., 1973.

References (transliterated)

1. Ugolovnoe pravo na sovremennom jetape. Problema prestuplenija i nakazanija / pod red. N.A. Beljaeva, V.K. Glistina i V.V. Orehova. SPb., 1992.

2. Adel’hanjan R.A. Ugolovnoe pravo Rossii. Prak-ticheskij kurs: uchebnik / pod obshh. i nauch. red. A.V. Naumova. 4-e izd., pererab. i dop. M.: Volters Kluver, 2010.

3. Kommentarij k Ugolovno-ispolnitel’nomu kodeksu Rossijskoj Federacii (postatejnyj) / A.V. Brilliantov, S.I. Kurganov; pod red. A.V. Brilliantova. 2-e izd., pererab. i dop. M.: Prospekt, 2015.

4. Sundurov F.R., Talan M.V. Nakazanie v ugolovnom prave: ucheb. posob. M.: Statut, 2015.

5. Ugolovnyj kodeks Rossijskoj Federacii: nauchn.-praktich. komm. / pod red. L.L. Kruglikova i Je.S. Tencho-va. Jaroslavl’: Vlad, 1994.

6. Rossijskoe ugolovnoe pravo: v 2 t. T. 1. Obshhaja chast’: uchebnik / pod red. L.V. Inogamovoj-Hegaj, V.S. Komissarova, A.I. Raroga. 4-e izd., pererab. i dop. M.: Prospekt, 2015.

7. Bjordzhess, Jentoni. Zavodnoj apel’sin; Semja zhela-nija / per. s angl. V.B. Boshnjaka, A.A. Komarinec. M.: AST, 2015.

8. Sudebnyj departament pri Verhovnom Sude Ros-sijskoj Federacii. Dannye sudebnoj statistiki [Jelektron-nyj resurs]. URL: www.cdep.ru/userimages/sudebnaya_ statistika/Sbornik_2008-2014.xls.

9. Federal’naja sluzhba gosudarstvennoj statistiki. Chislo lic, soderzhashhihsja v mestah lishenija svo-body [Jelektronnyj resurs]. URL: www.gks.ru/free_doc/ new_site/population/pravo/10-11.doc.

10. Karpec I.I. Nakazanie. Social’nye, pravovye i krimi-nologicheskie problemy. M., 1973.

2 (21) 2016

Тема тюрьмы, условий жизни заключенных, справедливости наказаний и смысла лишения свободы становится одной из ключевых тем общественной дискуссии. Наталья Кузнецова знает о том, что переживает человек, попавший в тюрьму, не понаслышке. Много лет она занимается помощью заключенным. В последнее время как член Общественной наблюдательной комиссии Московской области  по общественному контролю за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и содействия лицам, находящимся в местах принудительного содержания (ОНК МО), представитель от РОО «Милосердие». Священник Дмитрий Свердлов поговорил с Натальей Кузнецовой о том, что такое современные российские тюрьмы и колонии.

— Каковы ваши общие впечатления от мест лишения свободы?

— Тюрьма есть место окаянное. Поэтому лучше никого туда не помещать. При этом бывают такие люди, которые действиетльно представляют реальную угрозу окружающим. Но, честно говоря, за все время своей работы я повидала немалое количество людей в следственных изоляторах и в колониях, и у меня создалось впечатление, что значительная часть этих людей могла бы там не находиться. Нет необходимости изолировать их от общества.

Конечно, их не нужно идеализировать, но и демонизировать тоже не нужно.

Лишение свободы почти никого не исправило. Наоборот. Как правило, только криминализовало. Человек приучается жить по этим криминальным законам. Если он до этого их еще не знал и попал в первый раз, то он приобретает тот опыт, который мог бы не приобретать.

Смысла содержать это оргомное, по-моему, число заключенных — 740 тысяч человек в России по состоянию на 1 мая – я не вижу никакого. Кроме того, у нас есть порядка 340 тысяч сотрудников, которые охраняют и обслуживают заключенных. Сюда надо еще прибавить родственников и вообще всех связанных с этой сферой — социальных работников и прочие службы. Мне кажется, что в итоге чуть ли не треть страны связана с системой исполнения наказаний.

Заключение не идет заключенным на пользу. Собирается в одном месте огромное количество совершенно разных, чужих людей, вынужденных жить бок о бок, в довольно стесненных условиях. С одной стороны, они преступники, и нет основания устраивать им курорт. Но, с другой стороны, условия все-таки должны быть человеческими.

— А они нечеловеческие?

— На свободе разве у всех человеческие? Далеко не у всех. Так вот там — в квадрате. Следственный изолятор — это вообще учреждение, где подследственные люди  содержатся. Их туда закрыли, изолировали для того, чтобы они не сбежали, не мешали расследолванию какого-то дела. И вот они там сидят.

— При этом они невиновны, поскольку их вина не доказана?

— Пока они под следствием, пока их вина не доказана и суд не признал их виновными и не приговорил их к какому-то виду отбывания наказания, то они не осуждены. Но они уже там. Они лишены свободы, они отлучены от семьи, дети отлучены от мам, от отцов. Что же в этом хорошего?

На дворе 21-й век, тюрьмы наши пытаются ремонтировать, приспосабливать к международным нормам, но до этого всего еще далеко. Понятно, что когда ты приезжаешь с какой-то плановой проверкой, тебе показывают камеры — все так, вроде, чистенько. И вот встают тетеньки, у них там койки до сих пор двухярусные. А то и три яруса бывает, если перенаселение… Матрас, подушка, одеяло. Тумбочка. Туалет шторкой загорожен. Или не загорожен — тогда надо написать, чтобы загородили. Стол, на столе  большая миска, полная окурков. Дышать довольно сложно в такой камере, накурено. Сам язык, на котором там все говорят, и вообще сама атмосфера…

Я когда приезжаю, я смотрю в первую очередь всегда с точки зрения, что бы было, если бы сюда попала я? Или кто-то из моих близких родственников. Как выжить? Вот этого я не знаю. Я не считаю себя сильным человеком. Удержалась ли бы я там? Не могу себе ответить. Мне хочется надеяться и верить, что да, моя вера меня как-то бы поддержала. Но пока не проверишь, не узнаешь. Потому что это аттракцион не для слабонервных.

Много тяжелых историй. Одна женщина просила помочь нашу комиссию со своим ребенком. Ему 10 или 11 лет. Она осуждена, но дело подано на пересмотр, и она бьется, чтобы ей сократили срок. А ребенка пока забрали в детдом. Это, ладно, нормально. Но что самое ужасное, мальчика выставили на усыновление. Как это возможно в принципе?! Дело подано на пересмотр, она теоритически скоро может освободиться, а ребенок будет усыновлен другими родителями? Причем это не та мать, которая бросила сына, а та, которая хочет сама его воспитывать. Она писала директору детдома, просила этого не делать. И никакого ответа нет.

Как люди там живут? На маленьком пространстве развешаны какие-то вещи, что-то разложено. Табор в миниатюре. Только в таборе семья, а здесь люди, которые по стечению обстоятельств загнаны в одно помещение. Тут с родным мужем пойди уживись в одной квартире, а в таких условиях как? Я понимаю, что есть действительно преступники. Есть женщины, которые с жестокостью совершили какие-то преступления. Но большинство не совершали общественно опасных деяний.

Условия заключения совершенно однозначно негативно влияют на человека, могут ввергнуть человека в уныние, в депрессию. Или он начнет защищаться, держать себя жестко, что тоже ему не на пользу. И человеческого остается все меньше. Если ты хочешь там выжить, то тебе приходится быть жестким.

Вот, например, женская колония. Более, чем полторы тысячи тетенек, от 18 до 65 и старше даже. Ты все время на виду. Ты не можешь уйти в комнату. Ты не можешь даже в туалете уединиться. Ты бесконечно как на ладони. И вот ты варишься в таких обстоятельствах… То же и в СИЗО. Только там тебе могут еще и сказать : «Вы знаете, мы выяснили, вы невиновны. Вы можете уходить».

— Невиновны? Уходить? Но я знаком со статистикой, которая говорит, что у нас очень небольшой процент обвиняемых получает оправдательный приговор.

— Да, это правда. Но это не значит, что все осужденные действиетльно виновны. Представьте, кого-то арестовали, велось следствие, десятки человек задействованы. Считается, что они профессионалы. И вдруг суд его оправдывает. То есть выясняется, что все они работали напрасно, и человек невиновен, а главное — преступление не раскрыто? Система нечасто готова это признать.

Вот еще история, из последних ужасных случаев, в СИЗО в Егорьевске. Члены нашей комиссии ездили разбираться с этим. Погиб подследственный. Родителям сказали, что парень повесился. А на самом деле экспертиза была проведена с целым рядом нарушений. Повторная экспертиза в городской больнице выяснила, что у него побои по всему телу и следы, похожие на изнасилование. При первичной экспертизе не взяли даже анализы и не провели исследование, смерть наступила до или в результате удушения. Он якобы повесился в штрафной камере на проводе. Ну как в штрафной камере мог оказаться провод, когда даже крестик с человека снимают?

Дальше. В Саратове парня приговорили к 120 часам принудительных работ. А он не вышел на эти работы, потому что нога была сломана, в гипсе. Приехали домой, увезли в колонию, а через несколько дней позвонили родителям и сказали, что умер от сердечного приступа. И тело не хотели отдавать, мол, сами похороним. Конечно, родители не согласились, приехали. Тело – сплошной синяк, голова отрезана и пришита. Это страшно.

Для меня здесь есть огромная проблема. Я общаюсь с сотрудниками как проверяющий или просто приезжаю от «Милосердия» с какой-то гуманитарной помощью, акциями, концертами. И сотрудники исправительных учреждений — все вроде бы нормальные люди. Ну, может быть, иногда погрубее разговаривают с народом. Иногда поспокойнее…

Но что с ними происходит потом? Вот это страшное искушение, когда в твоей полной власти находится другой человек. И если нет внутренних тормозов, то крышу сносит. Потому что можно себе позволить, что угодно, можно с этим человеком делать все, что угодно. Но при этом даже не доказано, что тот человек преступник. Все эти случаи, про которые мы сейчас говорим, происходили в СИЗО.

…Я все время меряю на себя. Если бы я туда попала, как я могла бы там выжить? Как? За счет чего? Если ты слабак, то будешь там страдать. Для того, чтобы как-то там утвердиться, нужны определенные качества — и эти качества, скорее всего, не те, какие мы бы хотели видеть в заключенном, когда он вернется оттуда в общество.

— Почему в таком случае эта мера пресечения, заключение в СИЗО, так популярна в отечественной юридической практике?

— Ну, тюрьма — самая дорогая гостиница в мире. В любой стране. Содержать тюрьму — это очень накладно для государства, но очень выгодно для ведомства, это очень большие средства. И потом, эта система сложилась не вчера. Мне кажется, она не то чтобы даже советская, а она еще из НКВД. «Все — враги народа, всех закрыть». «Нет человека, нет проблемы».

Мне кажется, что можно не сажать очень многих из этих людей. Сейчас такое количество современных технологий, когда можно отслеживать перемещение человека, можно организовать ему домашний арест. Эта система воспроизводит саму себя, она абсолютно нечеловеческая. Она карательная, а не исправительная. Человека посадят в СИЗО. Он еще не осужден, но его уже карают. Ну что ж это такое?

— А когда люди призывают государство к избранию этой меры пресечения, почему это происходит?

— Они просто сами там не были. Нет личного опыта? «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними». Евангелие еще никто не отменял.

Мне кажется, что очень изменился мир. Человеческая жизнь перестает быть ценностью вообще. Раньше, в войну, люди в плен сдавались, чтобы любой ценой сохранить жизнь. В лагерях на предательства шли, только чтобы выйти живому. Я не говорю, что это правильно, но…

Сейчас не так. Есть знакомые молодые ребята, девочонки. Ты им говоришь: «Ну что же вы? Вы пьете, делаете разные убийственные вещи с собой. Вы портитие себе жизнь. Вы можете просто рано умереть. Вы в таких местах бываете, где риск внезапной смерти возрастает в разы. Что же вы так к своей жизни относитесь?» Они говорят: «А пофиг». И вот от этого вот «а пофиг» мне страшно, потому что такого не было. Наверное, было, но не в таком масштабе, и у людей таких молодых не было. Я не помню такой период и не читала о нем, чтобы это было так.

Бывало, наверное, что человек махнул рукой на свою жизнь, но надо было до этого момента дойти. А сейчас у них в начале жизни вот такое отношение к жизни.

Это может быть связано с виртуализацией жизни. Они насмотрелись в компьютерных играх, где кровь рекой и все умирают понарошку. И вроде они понимают, что это смерть, но в то же время они понимают, что это не смерть. Может поэтому они так и относятся к своей жизни.

Но проблема еще и в том, что они так и к другой жизни относятся. Им ни своей не жалко, ни чужой. Беда просто. У нас в России вообще, конечно, всегда было так, что «бабы новых нарожают». Вот оно и оттуда тоже. Это не вчера началось. Но мы-то с вами, ребят, живем сегодня? Мы то отвечаем за себя. Если мы хотим все-таки, чтобы мы были людьми, нельзя же в средневековье, в жестокость все время сваливаться?

— Что может Церковь сегодня сделать для того, чтобы, если не радикально изменить ситуацию, хотя бы попытаться поправить?

— У нас почти во всех колониях и во многих СИЗО есть храмы. Где-то отдельно стоящие, где-то домовые. Если нет храма, то есть часовня или молительная комната. Приезжаешь, спрашиваешь: «О, у вас храм?» — «Да, у нас храм». — «А в честь кого?» Дальше тишина. Ни сотрудники, ни заключенные не знают.

В редких случаях, где действительно батюшка бывает каждую неделю, его там все знают. Знают, как зовут. Знают, когда приезжает. Но это скорее исключение. В большей части храм стоит, но закрыт. По большим церковным праздникам, конечно, почти везде служат. Во многих местах – примерно раз в месяц. Ну, не хватает священников.

— То есть храм существует номинально?

— «А батюшка бывает?» — «Бывает». — «А часто бывает?» — «Часто» — «А как батюшку зовут?» — «Ой, не помню. Сейчас помнил, но забыл». Сотрудники еще, может быть, знают, как зовут. Почему знают? Потому что они его зовут на все мероприятия. На спартакиаду, куличи освящать, иногда на крещение покропить все крещенской водичкой.

Может, мне не повезло, я не во всех колониях была. Но я ни в одном тюремном храме не видела расписания служб. Если бы, не приведи Господи, я куда-нибудь туда попала в качестве заключенной, я не представляю, как бы я могла причаститься, исповедоваться. «А когда приедет батюшка?» — «Когда сможет. Только что был, уехал».

Обязательств нет. Обязательств перед людьми в первую очередь.

Что делать? Не знаю. Можно, конечно, административными мерам священников заставить. Можно поставить в каждую колонию по священнику, чтобы он там служил 2-3 дня в неделю. Но милосердия по разнарядке не бывает. И если он сам этого служения не любит, или не расположен, или ему это не близко — ну что ты тут сделаешь? Да и где столько священников-то найти?

— Какой выход из этого может быть?

— Если бы был выход, он, наверное, был бы уже найден… Мне кажется, что нужен более широкий общественный контроль. Вот в тех же районных отделах, куда задержанных доставляют – почему не сделать прозрачную стену, чтобы родственники могли прийти и увидеть, что с человеком все в порядке? Речь не о свидании, не об общении, но просто чтобы увидеть и успокоиться.

Еще, наверное, нужна ротация членов общественных комиссий. Потому что начинает замыливаться глаз. Человек начинает привыкать, смотреть на происходящее не снаружи, а уже как бы изнутри системы. Как свой. Но это тоже нужно делать обдуманно, не менять весь состав ОНК, а вводить новых людей, чтобы те, кто уже наработал опыт, могли им поделиться с новенькими.

Кроме того, я думаю, что если будет ротация наблюдателей, то больше людей узнают, увидят, что именно происходит в этой системе. И не будет иллюзий, будет меньше равнодушия, несопричастности.

Вы меня простите, Мне кажется, что я говорю какие-то всем известные вещи и не открыла никакой Америки. Но если вдруг открыла кому-то глаза на что-то, хорошо бы, чтобы они и оставались открыты.

Читайте также:

Священник Константин Кобелев: Тюрьма – как модель общества

Протоиерей Александр Альтмарк: «Я исповедую пожизненно осужденных»

Исповедь тюремного священника

Смягчение Уголовного кодекса необходимо

Протоиерей Димитрий Смирнов: У нас в стране десятки тысяч людей сидят ни за что

Categories:

• Криминал
• Медицина
• Общество
• Cancel

Вопрос действительно не из легких, ответить на него человечество пытается уже множество лет. В за всю историю человечество так и не сдвинулась с места решая этот вопрос. Что только не пробовали и физическое наказание, и лишение свободы, и религиозную пропаганду. Но все это не дало особых результатов, страх наказания хоть и давал эффект, но все же сущность человека не менял, при малейшем послаблении преступник не задумываясь становился на эту дорогу снова! Кстати на эту тему Стенли Кубрик снял свой внеочередной шедевр, в своем фильме он подверг сомнению исправительную систему, предложив интересный вариант, который тоже не сработал но все же… Итак стоит вкратце пересказать сюжет.

Подростки Алекс, Джорджи, Пит и Тем, по ночам грабят и избивают прохожих и боготворят “старое доброе ультранасилие ,
Вскоре Алекса предают друзья, они его оглушают, после приезжает полиция. Алекса посадили в тюрьму, тюрьма оказывается для него невыносима, и он решает участвовать в экспериментальном “лечении“, которое предлагает правительство, после которого можно сразу выйти на свободу.

«Лечение» заключается в том, что у человека вырабатывают условный рефлекс на секс и насилие: как только Алексу хотелось заняться сексом или подраться, у него начинался ужасающий, сводящий с ума приступ тошноты, от которого даже хотелось совершить самоубийство. А в качестве побочного эффекта, такой же приступ начинался у Алекса и при звуках ранее обожаемой им Девятой симфонии Бетховена, которая служила звуковым сопровождением к одному из видеофильмов, показываемых во время «лечения».
Возвратившись домой, Алекс оказывается отвергнут своими родителями. В то же время общество внимательно следит, как новое экспериментальное «лечение» подействует на жестокого убийцу, об этом пишут все газеты. Лишённый всякой возможности защищаться, Алекс случайно встречается поочередно со своими жертвами. Алекса избивают бездомные, которых Алекс раньше и избивал. После Алекс встречает своих бывших друзей, которые стали полицейскими, они отвозят Алекса в лес и потом избивают. Алекс, избитый и подавленный, стучится в первый попавшийся дом, ему открывает тот самый писатель, которого избил Алекс. Сначала писатель его не узнает, но вскоре он его вспоминает. Писатель насыпает снотворное в вино Алексу и тот отключается. К писателю приходят друзья, их цель – доказать, что “лечение“ не полезно. Алекс просыпается в запертой комнате, он понимает, что слышит девятую симфонию Бетховена, Алекс кричит “Отключите музыку!”, но её не останавливают. У него случается мучительный приступ тошноты. Это заставляет Алекса выброситься из окна. Самоубийство Алекса, по планам оппозиции, должно было показать всю несостоятельность нового «лечения», предложенного правительством. Но Алекс выжил.
ПРОДОЛЖЕНИЕ В СЛЕДУЮЩЕМ ПОСТЕ!