Как мы нашли раба лизуна

Вы меня перехвалите! [flower]Этот опасно для вдохновения! Муза может покинуть(крылышками бяк-бяк-бяк!)

да нет же, я классиков перехваливаю, чтобы держались стойко в такой компании и не обблевались по случаю встречи  

Че за писатель Стэнли?

Который Кубрик? Да нормальный пацан, в принципе, только он больше как режиссёр лабал. Ну, кинемаготографист, если по-простому.

Вы меня перехвалите! [flower]Этот опасно для вдохновения! Муза может покинуть(крылышками бяк-бяк-бяк!)

да нет же, я классиков перехваливаю, чтобы держались стойко в такой компании и не обблевались по случаю встречи

Да не, вроде в этот раз встреча нормально прошла, вроде никто не блевал. Вот в прошлый раз, видно, палёное бухло попалось, то да, многих тогда торкнуло.

Проходил вот мимо Ленинки, у них там на нижней полке как раз словари стоят, так там везде “обблевались” с одним “б” пишут. Не знаю, может словарь старый попался. На верхнюю полку лень было лезть. Я высоты боюсь, а у них там ещё под потолком не все лампочки горят, подумал – щас увидят, что наверх полез, заставят вкручивать. Отказываться неудобно, а у меня времени нет, на свидание опаздываю. В ГУМЕ, под фонтаном. Так что, может Вы и правы. Буду теперь с двумя “б” писать.

Служивый..

Я такой непостоянный, хотя нет.

… обблевались  все же, потом опплевались  ,  Аффтору не писсай больше сказали

Ну это пипл, наверное, просто лишнего принял. Так бывает. Я ж говорю, прошлый раз вот на палёнку нарвались. На следующий день пацаны потом всегда приходят извиняться, мол, братан, не слушай никого, ты просто гений, извини, мол, братан, вчера лишнего приняли! Ну я им – да ладно, пацаны, о чём базар, вы уж сильно не хвалите, а то зазнаюсь, забронзовею, здороваться перестану, так что, давай, закурим мои и всё, мол,проехали!
Такая вот у них в Переделкине движуха. Но мне, вообще, больше Вермонт нравится.

Вечер, без сомнения, удался просто замечательно! Из спа-центра я уехала в самом хорошем настроении и всю дорогу в такси о чем-то мечтала, откинувшись на заднем сидении, так что даже не заметила, как мы приехали.
В общем, домой я вернулась где-то часам к одиннадцати. Детское время ещё, в принципе. Цокая каблучками ботфортов прохожу сразу к себе в комнату. Улицы у нас каждый день моют с мылом, так что сбрасывать обувь сразу у порога нет необходимости. При моём появлении Барби и Андрон вскакивают в своих клетках. Я нажимаю кнопку на пульте и замок на клетке Барби открывается и она, звеня кандалами на своих миниатюрных босых ножках, смешно семенит ко мне. Не говоря ни слова, она принимает у меня накидку, корсет, перчатки, опускается на колени и помогает мне снять ботфорты. Шикарные ботфорты – Алекс Мазурини, удобнейшая колодка, я их обожаю, но за день на каблуках мои ножки всё-таки немного устали и Барби заботливо делает мне массажик, хотя, в принципе, раб-массажист в спа-центре – просто волшебник и своё дело знает. Но, всё равно, мне было приятно чувствовать, как нежные пальчики моей куколки гладят и осторожно мнут мои ножки, слегка позвякивая цепочками, свисающими с металлических браслетов, охватывающих её изящные запястья.
У меня в голове словно прокручивались все события сегодняшнего дня – новенький блондинчик…здорово же я на нём попрыгала…потом ещё этот 215-й…Что-то в нём есть…член очень даже не плох…Я достала телефон и набрала номер моего отделения. Трубку долго никто не брал, но потом подошла дежурная надсмотрщица.
– Алё! – раздался недовольный голос, как я поняла, той самой новенькой.
– Радость моя, как там у нас дела? – вкрадчиво спросила я её.
– Всё нормально, мисстресс, – растерянно ответила та, очевидно, узнав меня.
Попробовала бы она ещё меня и не узнать!
– Как там себя ведёт 215-й?
– Я его уже отправила на утилизацию. Вы же сами приказали, мисстресс. – недоумённо ответила ленивая девка.
Вот, зараза, поспешила, когда не надо! Так, исполнением займутся не раньше утра, значит ещё не поздно!
– Милая моя, если ты будешь мне врать, я тебя саму отправлю в клетку и надолго! Трое суток ареста у тебя уже есть, я тебе добавляю ещё семь, итого десять! Так утром и передашь администратору, а сейчас делай, что хочешь, связывайся с висельниками и чтобы без меня с ним ничего не делали! Понятно? Я тебя спрашиваю, понятно!
– Да, мисстресс! – в полном ступоре ответила девка.
Я нажала отбой и, представив себе её лицо, внезапно начинаю хохотать. Барби, стоя на коленях и стаскивая с моей ноги сапог, удивлённо смотрит на меня, округлив глаза и приподняв носик с колечком-пирсингом. Хорошая девочка! Надо будет её немножко побаловать!
Я понемногу успокаиваюсь. Надо всё-таки не забыть ей «баунти» принести! А насчёт 215-го я подумаю.  Лизуном я к себе его, конечно, вряд ли возьму, но сам по себе мальчик неплох. Я вспомнила, что как-то одна Леди искала себе боя погорячее¸ с характером. У меня, вроде, даже телефон её остался, надо поискать.   
С помощью Барби я сбрасываю блузку и бриджи и в одних кружевных трусиках полулежу на подушках в своей кровати, глядя на широченный экран телевизора, занимающий чуть не пол противоположной стены. Изредка лениво щёлкаю пультом. Постепенно я прихожу в настолько умиротворённое состояние, что в мозгу слегка туманится, соски начинают слегка напрягаться, а внизу живота тяжелеет. Барби и раб( всё забываю его кличку – андрон и какой-то номер. Математика – не мой конёк) стоят навытяжку около своих клеток. У меня Барби что-то давно киску не разминала. Я её держу в поясе целомудрия. Я настолько к ней привязалась, она стала буквально частью сексуальной стороны моей личности, что мне хочется абсолютного контроля над её сексуальностью. Я понимаю, что она же девочка и полное воздержание от контакта с мужским телом вредно для неё. Я беру трубку телефона и набираю внутренний номер Олеси – это моя вторая домашняя надсмотрщица. Алиса и Олеся – даже имена похожи. Сами девушки внешне разные по стилю и фактуре – Алиса – высокая, спортивная, стройная, кареглазая, с прямыми волосами повыше плеч, обычно рыжевато-каштанового цвета, немногословная. С рабами держится немного резковато. Олеся – ростом около 165см, стройная, но немного пухленькая, сероглазая блондиночка с длинными волосами, обычно собранными в пышный хвостик. С рабами когда надо строгая, но добродушная. Мне одинаково комфортно с обоими. Они как бы моя семья, хотя и служат за деньги. Они знают, что я здесь главная и мы всегда понимаем друг друга.
Слегка разомлевшим голосом я говорю Олесе:
 – Приведи, пожалуйста, раба для Барби, а для меня приготовь Андрона. Я хочу расслабиться. Ну, ты поняла.
Я кладу трубку и жду, настраиваясь получить удовольствие. Проходит, буквально, пять минут и входит Олеся, ведя на поводке раба в кандалах. Я слышу звяканье кандалов ещё из-за двери, с лестницы. Я к этому времени уже слегка разомлела, представляя себе то, что будет дальше. Под одеялом я уже ласкаю рукой своё тело и начинающую мокнуть киску.
– Лисунь, я хочу пошалить – тихо говорю я, потихоньку возбуждаясь.
Олеся молча кивает, пристёгивает к перилам кровати кожаные браслеты, по очереди берёт мои послушно протянутые руки и плотно застёгивает браслет на запястьях. Уже подрагивая от возбуждения, прикрыв глаза и чувствуя, как пульсируя набухает киска, я машинально пробую узы на прочность. Я лежу на постели с распятыми в стороны руками и ногами. Олеся завязывает мне глаза шёлковой повязкой и, глухо цокая туфлями по ковру, идёт к клетке за рабом. Я слушаю её шаги с неровно бьющимся сердцем. Из клетки Барби доносятся её жалобно-страстные вскрики, сопровождаемые звяканием цепей – это молодой здоровый раб, поставив мою куколку на четвереньки, раз за разом нанизывает на свой член её тело. Трепеща всем телом, я жду своей очереди. Вот щёлкнул замок, лязгнула, открываясь, дверь клетки, зазвенели кандалы. Ближе, ближе…От волнения я облизываю губы, сердце готово выскочить из груди! Вот, звеня кандалами, кто-то большой и сильный забирается на мою постель. Я уже мокрая от волнения! Вот сильные руки ложатся на мои бёдра! Ну, же!!!… Вот оно!!! Он вошёл в меня!!! А-а-а!!! Кожаные браслеты впиваются мне в запястья! Я лежу, распятая звездой, а твёрдый горячий член снова и снова безжалостно вонзается в моё тело! А! А! А!…………………………………

Сквозь сладкое забытье я чувствую, как чьи-то заботливые руки освобождают меня от кожаных браслетов и накрывают пуховым одеялом…Я словно погружаюсь в волны, которые уносят меня куда-то… 

Со мной случилось нечто совершенно невообразимое. Я ващще до сих пор в шоке. Просто вот в голове не помещается такая вот загогулина. В общем, мама вдруг объявила мне, что на неё шьют дело за растрату бюджетных субсидий на нашу тюрьму и что я должна взять всё на себя. Типа я, как её помощница, распоряжалась деньгами, всё сама потратила, а она ничего не знала. В общем, так надо ради семьи. Дескать, если спалится сама маман, то тогда нам всем крышка, а так она меня вытащит, отмажет и всё снова будет хорошо. Мне придётся немного побыть в тюрьме, но, конечно, только для вида. Она устроит так, что я буду отбывать срок в нашей тюрьме и то, только когда будут проверяющие.
Я слушала маман словно в каком-то ступоре. Когда она закончила, я смогла только переспросить:
– Мам, а что, ты действительно те деньги потратила?
Она ответила:
– Не задавай глупых вопросов. Так было надо. Лучше не умничай, а то морщины на лбу будут, а делай то, что я говорю. А то действительно в тюрьме окажешься и вытаскивать тебя оттуда будет некому. У меня сейчас и так голова трещит, мне некогда тебя уговаривать. Сейчас мой адвокат Леди Изольда даст тебе бумаги, ты всё подпишешь и будешь делать всё, что она скажет.
Тут заходит Леди Изольда, которую я до этого пару раз видела – хмурая тётка лет 45, кладёт передо мной папку с бумагами и ручку и по очереди подаёт мне подписывать мне какие-то документы. Я послушно подмахиваю свою подпись там, где Леди Изольда показывает мне пальчиком, затянутым в белый атлас перчатки, машинально пробегая глазами текст. Какие-то протоколы собраний акционеров, акты выполненных работ, всё какими-то старыми числами двухгодичной давности. В общем, ничего в этой канители не понимаю. Когда всё это заканчивается, мама говорит:
– Теперь съездишь с Леди Изольдой к следователю, а потом можешь гулять, только из города не уезжай, с тебя подписку  о невыезде возьмут, до суда.
– Мама, а что ещё и суд будет? На самом деле? – забеспокоилась я.
– Я же тебе сказала – всём будет под контролем! – раздражённо ответила маман.
Да уж, под контролем – подумала я – доконтролировались уже, ё моё.
После этого мне пришлось с Леди Изольдой действительно ехать в прокуратуру, где я сначала, как дура, просидела часа полтора на скамейке в приёмной, пока Леди Изольда куда-то то убегала, то возвращалась, так, что у меня уже начала болеть спина. Потом мы вместе с ней зашли в кабинет, там мне опять дали подписывать какие-то бумаги. Потом мы вышли из кабинета и только на улице Леди Изольда сказала мне:
– Ну вот и всё, можешь теперь гулять, я с тобой свяжусь, – села в такси и уехала.
Я осталась стоять посреди улицы, как последняя дура, ничего не понимая. Потом я решила немного развеяться, вызвала упряжку рабов и поехала кататься по городу, чтобы снять напряжение, встретила по дороге подружек, мы вместе катались, а потом пошли в клуб и тусовались там заполночь .
Неделю всё шло свои чередом. С маман я больше не виделась. Потом снова дома появилась Леди Изольда, снова дала мне подписать пару каких-то бумаг и сказала, что надо съездить в суд. Ну, съездить, так съездить – подумала я – к вечеру ещё успею вернуться, сегодня как раз вечеринка у одной моей хорошей подруги, она у нас в тюрьме работает начальницей швейной мастерской. Я у неё часто что-нибудь заказываю – платье, юбку или кофточку.
Но, дальше началось самое интересное. В общем, я доподписывалась – мне дали 7 лет. Просто шикарно. Как вам это нравится? Ну вам-то может и нравится, а мне-то, мягко говоря, совсем нет . На суде я тоже сидела, как во сне, не понимая, о чём вообще идёт речь, надеясь, что, как мама сказала, у Леди Изольды всё под контролем. Судья, прокурор и адвокатесса тёрли какие-то свои тёрки, потом все вдруг встают, я, как дура, тоже встаю вместе со всеми, судья что-то быстро бубнит себе под нос и объявляет мне приговор – семь лет и один месяц тюрьмы. Прямо вот с точностью до одного месяца вычислили, как в аптеке. Пока я стою, глазами хлопаю, думаю – ну, что, этот цирк уже закончился, что ли, и уже можно расходиться по домам, как мне вдруг аккуратненько так заламывают руки за спину! Щ-щёлк и я чувствую, как стальные браслеты замкнулись на моих запястьях! Я руками в лайковых кожаных перчатках машинально дёрг-дёрг, а в это время моя адвокатесса поворачивается и, даже не оглядываясь, направляется к выходу из зала, на ходу шу-шу-шу о чём-то с прокуроршей. Ну, я машинально за ней, а меня две девки-приставы цоп под руки и в другую сторону тянут.  Я им испуганно мямлю:
-Я вместе с Леди Изольдой!
А девки только хихикают и тянут меня дальше за собой, тоже к выходу из зала, только другому. Мне аж наручники в запястья врезались. Я пищать начала, а девкам хоть бы что – только ухмыляются. Я пытаюсь оглядываться, а Леди Изольды уже в зале нет, а меня уже толкают в дверь. Мы быстро проходим по коридору, выходим на улицу и меня запихивают в тюремную машину. Мы едем, когда останавливаемся, открывается дверь и меня выпускают наружу, я, оглядевшись, понимаю, что я во дворе нашей собственной тюрьмы. В какой-то момент мне это даже прикольно показалось – как будто ролевая игра такая. Как будто это не со мной всё происходит, а с кем-то другим, а я как бы в теле этого другого за всем наблюдаю. Короче, меня отводят в приёмную и там всё, как положено – полостной осмотр, душ, заковка в кандалы, тюремная роба. Вот меня в кандалах, стальном ошейнике, с руками за спиной, на цепи ведут по коридору. Стальные браслеты на голых ногах ёрзают и звенят цепями. Я волочу отяжелевшие ноги короткими, частыми шажками. У меня аж мурашки по спине и сердце колотится где-то в животе. Я вспомнила, как меня в первый раз в нашей тюрьме, когда мы с девчонками пришли посмотреть, заперли в камере и надели наручники. Я тогда чуть не кончила. Но тогда всё было понарошку. Сейчас вроде тоже понарошку, но я уже как-то начала сомневаться в этом, уж как-то всё затянулось. Особенно, когда меня посадили на цепь и за мной захлопнулась решётчатая дверь камеры. Шаги надсмотрщиц стихли в конце коридора. Сквозь решётку я могла только видеть противоположную голую каменную стену и слышать звон кандалов из соседних камер. Хорошенькое реалити-шоу. В какой-то момент я подумала – а вдруг это всё – на самом деле и мне сидеть в этой камере, в этих кандалах семь лет? И один месяц. Меня аж бросило в жар. Я, звеня цепями, бросилась к решётке и изо всех сил закричала:
– Всё! Всё! Хватит! Выпустите меня! Я больше не хочу!
Тишина. Вернее, по-прежнему, только кандалы в соседних камерах звенят. Кошмар. Я села на пол в углу камеры, мне захотелось свернуться в маленький, маленький комочек, чтобы меня никто не видел и тогда, может быть, всё это на самом деле закончится!   

В коридоре раздаются шаги и по другую сторону решётки возникают три фигуры. В одной из них я с изумлением узнаю свою маман.
– Вот, смотрите – она содержится на общих основаниях. Никаких привилегий. Такая же камера, такие же кандалы, как у всех. По-моему, её уже даже пороли за нарушение режима! Так, ведь? – обернулась маман назад, к надсмотрщице.
– Пока нет, мадам, – ответила та, – наказание пятьдесят розог назначено, но ещё не исполнено.
– Ну, так зачем ждать? Давайте прямо сейчас и устроим! – предложила матушка.
– Мама! – не выдерживаю я , – ты, ведь, обещала!
Маман, сделав непонимающее лицо, отвечает:
– Доча, я тебе обещала, что моя адвокат поможет тебе, но суд – есть суд, приговор – есть приговор. Тут ничего не поделаешь.
Вот так. В общем, вывели меня из камеры, привязали к скамье и в присутствии тех двух тёток всыпали мне пятьдесят розог! Я орала как резаная, плакала в три ручья, но это никого не трогало. Маман тоже наблюдала за процессом, не моргнув глазом. Нет, хорошая всё-таки у меня мама. Я же знаю, она меня обязательно вытащит отсюда, это всё показуха. Но хоть бы розги полегче выбрали, а то, ведь, так и до смерти запороть можно! Я еле поднялась со скамьи, задница и спина у меня пылали огнём. Отделали меня аж до кровавых рубцов. Заставили натянуть тюремную робу и обратно в камеру, звенеть кандалами. Когда решётчатая дверь захлопнулась, все ушли и я осталась одна, то уселась поротой задницей на пол в углу камеры и от обиды зарыдала в три ручья.
Нет, ну что за свинство – ни за что, ни про что бросать молодую, красивую, приличную девушку в тюрьму и обращаться с ней как с последней рабыней. У меня от кандалов уже потёртости, маникюр уже вот сходит! Я ванну хочу! И вообще, я уже три дня не трахалась, а это вредно для здоровья! Мама мне же обещала!
– Слушай, хватит уже сырость тут разводить! – услышала я чей-то голос. – Ещё плесень пойдёт!
Знакомый вроде голос. Я перестала рыдать и подняла голову. Ну, конечно, знакомый. Это же Светлана – начальница отделения. Мы же с ней подруги. Только сейчас я сидела в тюремной робе и кандалах на полу камеры, а она стояла по другую сторону решётки, как всегда, при всём марафете. Светлана отперла дверь камеры и сказала мне:
– Давай, выходи, спектакль окончен. Начальство уже уехало.
 Я, звеня кандалами, поднялась с пола и быстрее, пока Светка не передумала, вышла из камеры. Я даже забыла, что прикована цепью за ошейник к стене.
– Эк, тебя ж угораздило, – говорила Светка, отстёгивая ошейник, – Пошли, пока раскуём тебя, сходишь в душ, а спать будешь у нас в комнате отдыха. Я уже сказала, чтобы туда ужин принесли.

В общем, я устроилась жить в комнате отдыха надсмотрщиц, а чтобы не скучно было, выходила вместе с девчонками на смену. Иногда в отделениях, иногда в мастерских. Вроде и с трахом более-менее наладилось. Я даже понемногу привыкать начала к такой жизни, хотя, конечно, тосковала по свободе. Койка в комнате отдыха – это, ведь, не уютная постелька у меня дома, а душ – это не спа-центр с мильоном процедур, бассейнами, саунами и массажистами. Пару раз я с девчонками, после отбоя, даже в город  в клуб ездила потусоваться. Правда, потом ещё тоскливее было, когда приходилось обратно в тюрьму возвращаться.  Даже прыгая на члене у раба, я не переставала думать, как сказала мне Светка – ну, и угораздило же меня! Мама так больше и не появлялась. Один раз только зашла Леди Изольда, передала мне привет, посидела со мной пять минут на диване, сказала, что всё под контролем! И они обязательно что-нибудь придумают. Да уж, у меня от их придумок до сих пор задница болит!
 Все в тюрьме относились ко мне вроде, как равной, все мои подруги держались вроде запросто, хотя иногда я замечала косые взгляды, шушуканье за спиной или какой-то скрытый холодок в разговоре. Как-то глупо я себя чувствовала, когда девчонки после смены переодевались и, оживлённо щебеча, спешили на проходную, а я вроде как никуда не собираюсь. Пока, пока! – махала я одними пальчиками девчонкам, которые торопились по своим делам. Как я потом поняла, надо было мне меньше высовываться. У меня же в тюрьме не только подруги были. Взять ту же новенькую надсмотрщицу из моего отделения, которой я тогда десять суток впаяла. А в отделении секс-обслуживания теперь новая начальница. Мне сказали, какая-то блатная гирла. Со мной держится вроде любезно так, но какая-то она скользкая.  И моя та самая новенькая, похоже, сумела к ней подлизаться. Вполне возможно, что вполне буквально. Я их часто вдвоём вижу. Ходят прямо, как голубки, чуть ли не в обнимку. Да и любезная моя Леди Наталья тоже никуда не делась. Она из жби-мастерских устроилась просто в отделение, но у неё же там подруги остались, я её как-то видела, как они там в сторонке шу-шу-шу между собой и на меня украдкой посматривают.
Ну и, видно, не зря они шушукались. Как-то раз вышла я на смену в те мастерские. Не самое весёлое место, весь день приходится в респираторе на физиономии ходить. Но попросили, что поделаешь в моём-то положении. В общем, хожу себе по площадке, плёточкой помахиваю, рабов слегка подстёгиваю. Ничего, прикольно так, в принципе , даже по кайфу. Респиратор, конечно, надоедает, но это лучше, чем пыль глотать. Их даже рабов заставляют надевать, а то они тут быстро загнутся. Не по-хозяйски это. В общем, плёточкой помахиваю, мурлыкаю себе под нос, плейер в уши. Вот из-за этого плейера я, наверное, и не услышала, как телефон звонил. Вижу только – ко мне Светка с надсмотрщицей прямо почти бегут. Я бананы из ушей вытащила, а мне Светка кричит:
– Раздевайся! Давай, быстрей!
Я стою, как дура, ничего не понимаю, а надсмотрщица уже начинает на мне одежду расстёгивать и срывать! Я аж обалдела! Говорю:
– Свет, ты чего!?
А она мне:
– Проверяющие идут! Заложил кто-то! Давай быстрей! Я ж тебе звонила, а ты тут с бананами в ушах в шары долбишься! Становись теперь на колени, будешь рабам минет делать, типа, штатная минетчица во время перерыва!
Я ей:
– Свет, да ты чего! Какие минеты рабам!
Но надсмотрщица уже успела меня раздеть до трусов и ботфортов и уже мне ошейник с цепью надевает. Я ещё стою, глазами хлопаю, а Светка уже куда-то в сторону с моим вещами побежала, а ко мне уже другая надсмотрщица, моя напарница с респиратором на физиономии, подходит и плёткой мне по спине, промеж лопаток – на колени, рабыня!
Я им – девчонки, да вы чего! А она мне второй раз плёткой, покрепче, я аж взвизгнула, – на колени, я сказала!
Ну, я становлюсь на колени ( а что прикажете делать !?), на площадке объявляют перерыв, десяток рабов выстраивают в очередь передо мной, пока надсмотрщица одному спускает штаны, я другому уже поднимаю член и принимаюсь за дело. Один, второй, третий, четвёртый…у некоторых, кстати, члены даже ничего себе так и сперма неплохая. У всех сперматоксикоз, кончают быстро. С одной стороны, конечно, хорошо, с другой стороны – их на площадке полторы сотни, мне что, всем теперь сосать что ли?! А надсмотрщица, зараза, только я оторвусь, чтобы хотя бы сперму проглотить, так она мне плёткой по спине – не отвлекайся, рабыня! 
Я уже, наверное, с десяток рабов обслужила, тут, краем глаза смотрю, на галерею выходит несколько тёток и инспектор-начальница мастерской ( кстати, тоже подруга моя хорошая, на свадьбе у неё свидетелем была!) рассказывает им:
– Вот та заключённая. Она сегодня дежурная минетчица на смене.
Те спрашивают:
– А что это посреди смены у вас рабам минет делают?
– Это в виде поощрения за досрочное выполнение задания.
– И что, она одна справляется?
– Спокойно! Чувствуется опыт ещё с воли!
Она ещё подкалывает! Сама, между нами говоря, та ещё…ай, опять плёткой по спине! Ладно, ладно, сосу, сосу! Какая у этого сперма невкусная! Да я же не плюю, сосу я, сосу, не надо плётки!
В общем, пока эти тётки ушли, я уже, наверное, половину бригады обслужила. Рабов усадили обедать, ну а мне теперь три дня без обеда можно! Наелась досыта!     
Вроде всё закончилось, а я всё в себя прийти не могу, так и сижу на коленях, в одних ботфортах на песке, даже холода не чувствую. Подходит Светка, вроде одежду мне несёт, только это оказались не мои вещи, а арестантская суконная куртка.
– Ну, как ты? – вроде как сочувственно спрашивает, даже по волосам рукой в кожаной перчатке меня погладила, – Давай, вставай. На, вот, надень пока это. А то они пока не уехали. Давай я тебе наручники надену и посиди пока в камере, пока они не свалят, ладно?
Как будто у меня есть выбор. Надеваю арестансткую робу. Только успеваю застегнуться, мне надсмотрщица уже руки за спину заводит и браслеты на запястьях защёлкивает. Вот, блин, хотела хоть пальцы в рот сунуть, стошнить, а теперь руки скованы, а на пустой живот всё так хорошо пошло, что аж млеть начинаю. Светка сама же меня на цепи за ошейник в камеру отвела, дверь заперла.
– Свет, может хоть одеяло мне дашь, а то на этих голых деревяшках у меня аж задница болит! – взмолилась я.
– Извини, ты ведь сама знаешь – днём не положено. Терпи! – вроде как извиняясь, ответила она.
– Ну, хоть наручники сними или вперёд сделай! – попросила я, но Светка, типа, уже не слышала и быстро зацокала по коридору в сторону.
Я устроилась в углу камеры. Жёстко, неудобно, зябко, но, наверное, сама не заметила, как отключилась. Проснулась, только когда Светлана уже дверь в камеру открыла, вошла и стоит надо мной, положив руку мне на голову:
– Ну, как ты? Замёрзла? – спросила она, видя, что меня спросоня бьёт дрожь, – Пойдём, хороший душ примешь, а потом чаю горячего. Есть ты, наверное, не захочешь?
И эта тоже подкалывает. Типа, ты же, наверное, не голодная? Да, только из ресторана…Но, конечно, в моём положении…При этом мы обе не замечаем, что я по-прежнему в наручниках и Светка ведёт меня на цепи за ошейник.
В общем, приняла я душ, сижу пью чай с конфетами ( Светка меня ещё спрашивает – тебе какие? Хочешь с вафлей? Ты же леденцы вроде не любишь? И всё так заботливо! Вот Зараза тоже! Вафли…леденцы…ешё бы чаю со сливками предложила). Короче, так меня всё это достало, что я ей говорю:
– Слушай, ты как хочешь, а я сейчас домой поеду! Давай мои вещи, вызывай упряжку, я если дома не побуду, у меня здесь с вами крыша съедет!
Светка попробовала возражать, но я проявила характер – делай, как я говорю и точка! Ну, Светка помялась, помялась, кому-то позвонила, смотрю, принесли мои вещи – мой любимый прикид – ботфорты, кожаную накидку с капюшоном, корсет, атласную блузку. Пока я оделась, уже и упряжка ждёт. Светка проводила меня до проходной, посмотрела, как я в коляску запрыгнула и я погнала домой.
Так я еду в коляске, радуясь свободе и хорошей погоде, как вдруг, когда я остановилась на светофоре, ко мне подходит девка-полицейская и требует документы. Что-то это неспроста. Отродясь такого не было. А у меня-то все документы в тюрьме . Девчонка, похоже, сразу, по моей заминке, поняла, что у меня не всё ладно и сразу схватила одной рукой меня за руку, а второй достала из кармана наручники и с размаху щёлк мне по запястью.
– Выходите! – скомандовала она.
У меня всё внутри как будто провалилось, ноги стали как ватные, но я подчинилась и спрыгнула с подножки на асфальт, а полицейская защёлкнула второй браслет на моём другом запястье, продев наручники через перила коляски, приковав меня к ним. Затем она сама вскочила в коляску и дёрнула вожжи. Рабы тронулись с места и мне пришлось бежать рядом с коляской с прикованными к ней руками. Более дурацкого положения я себе даже представить себе не могла. Даже минет рабам было проще делать – то было в тюрьме, а здесь на улице, среди бела дня, я, цокая каблучками ботфортов по мостовой, бежала прикованная к рабской упряжке. На меня оглядывались из машин, других упряжек и просто прохожие. Капюшон сбился у меня с головы, волосы распустились и прядями колыхались в такт моим шагам у меня за спиной. Полицейская не гнала рабов, но держала хороший темп. Меня выручали только постоянные занятия в фитнессе, иначе бы я уже «скисла». Когда мы подъехали к полицейскому участку, я, тем не менее, часто и глубоко дышала. Девчонка- полицейская зашла в участок, оставив меня на улице стоять прикованной к коляске. Мимо меня в здание участка заходили и выходили, не обращая никакого внимания на модно одетую молодую красивую женщину, совершенно не похожую на рабыню, находящуюся в таком положении. Минут через пятнадцать из участка вышла моя конвоир и ещё двое.
– Послушайте, что всё это значит! – обратилась я к ним, но они, даже не удостоив меня взглядом, подошли ко мне сзади и совершенно бесцеремонно задрали на мне накидку и спустили бриджи ниже попы.
– Что вы делаете! – возмутилась я таким обращением, но на это опять никто не обратил внимания.
Я поняла, что они рассматривают мою татуировку повыше копчика, чтобы установить мою личность. Мне натянули бриджи обратно на попу и опустили полу накидки, затем моя конвоирша запрыгнула в коляску и снова погнала рабов. Мне опять пришлось бежать рядом с коляской, цокая каблучками ботфортов по мостовой и держа скованные руки на перилах.
– Вы не имеете права так со мной обращаться! – сказала я сквозь дыхание на бегу, обращаясь к девчёнке, сидящей на сиденье коляске.
Но она только молча хлестнула вожжами и плёткой рабов и они прибавили хода. Мне тоже пришлось бежать быстрее. Бежать в ботфортах на каблуках, держа наискосок перед собой скованные руки было очень тяжело и, когда мы подъехали к тюрьме, я уже тяжело дышала, моя блузка насквозь промокла от пота под кожаной накидкой. Тюрьма была не мамина, а другая. Я бывала иногда в этой части города, видела её со стороны но никогда не была внутри.

                                                           АНЬКА

Весь день в субботу мы гуляли в зоопарке. Потом решили сходить в кино. Весь вечер я гладил её коленку. У нас с ней это было первый раз, но она позволила мне. По-моему, ей это нравилось. Я поднимался рукой всё выше и выше, забираясь под короткую юбку. Анька смотрела на экран и не шевелилась. В метро мы сидели рядом, держась за руки и молчали. У неё дома никого не было.
– Мама с тётей на даче, будут завтра вечером, а папа на встрече с одноклассниками. Они за городом ресторан сняли…Тебе кофе сделать?

Анька, тихо всхлипывая, лежит, повернувшись спиной и уткнувшись в спинку дивана.
– Ань…
– Ну, Ань…
Трогаю за плечо.
– Ань, ну, я же тебя люблю!
Лежит, отвернувшись, всхлипывает.
-….Ань….ну хочешь, я пойду, заявлю, что я тебя изнасиловал?
Лежит, всхлипывает.
– Ну, тогда я пошёл заявлять…

Всё время суда Анька сидела, не поднимая глаз. Даже когда она вставала, чтобы ответить на вопросы. Глядя в пол, она тихо отвечала:
– Да…да…да…

Приговор – 15 лет каторжной тюрьмы за изнасилование девственницы. Мне в клетке две девки-надсмотрщицы ловко заламывают руки за спину и надевают наручники. Анька на пару секунд поднимает на меня глаза. Я ловлю её взгляд, пока у меня на ногах защёлкивают браслеты кандалов. Надсмотрщица начинает надевать ошейник и заслоняет её от меня. Я пытаюсь тянуть шею, но бестолку. Другая надсмотрщица берёт меня руками за голову и держит. Когда надсмотрщица заканчивает с ошейником и отходит, я вижу только Анькину спину – она уже направляется к выходу из зала. Я жадно смотрю ей вслед, надеясь, что она обернётся, но меня в этот момент дёргают за ошейник и одновременно толкают под локоть. Меня выводят из клетки. Когда мы подходим к выходу для арестантов, я изворачиваюсь и всё таки оглядываюсь. Чудо – Анька, уже стоя в дверях, тоже оборачивается. Мы встречаемся глазами, но цепь ошейника натягивается, другая надсмотрщица толкает меня в спину, я спотыкаясь в кандалах, выскакиваю в дверь.

Сегодня выходной. То есть работа – две смены до обеда, потом баня и по камерам. За хорошее поведение для снятия напряжения разрешается мастурбировать. Если повезёт, это может сделать надсмотрщица. Кому-то даже рабыня делает минет. Но это уже роскошь. За плохое поведение – порка. У меня за неделю – двадцать розог. Не так много, но от души. С горящей спиной и задницей поднимаюсь со станка.
Перед душем – к парикмахеру. На голове уже ёжик волос. Так не положено.
Одеваюсь. Мне заковывают кандалы.
-144-й – на свидание. К тебе пришли.

Захожу в комнату, разделённую посредине двойной решёткой. У стен напротив голые деревянные скамьи. Сажусь. Через пару минут дверь напротив открывается. Входит…Анька. Бросает на меня взгляд. Её глаза задерживаются на моих кандалах. Потом она садится на скамью, плотно сжав ноги в сапожках на каблучках и положив руки в кожаных перчатках на колени.
Мы сидим и смотрим друг на друга. Между нами решётки, затянутые сеткой. Я в тюремной робе и кандалах. Вроде она такая, как и была раньше, но какая-то другая. Новые сапожки, куртка. Кожаные перчатки она раньше не носила. Ухоженные волосы. На лице лёгкий макияж, даже глаз подведены. Раньше она как-то всё по-простому. Ей идёт. Красивая. Мы долго молчим. Анька тихо говорит:
– Привет…как ты тут?
– ….Нормально…
Мы опять долго молчим.
– Жаль, что так получилось…я не хотела…
– Я знаю…
Опять молчим.
– У тебя правда всё нормально?
-….Да….ты же видишь…- пытаюсь улыбнуться, слегка подняв руки в стальных браслетах и звякнув цепью.
Молчим.
– Правда, жаль…я ходила к следователю, но она сказала, что уже ничего сделать нельзя…
– Я понимаю…
Молчим. Анька перебирает пальчиками в перчатках…
– Знаешь… а у меня парень…я за него замуж выхожу…
– Поздравляю…
– У меня ребёнок будет…ты правда не обижаешься?
– ….Конечно, нет…я же сам так решил…
– Я, ведь, не знала, что так будет… Я только рассказала, как было…
– Я знаю…я же сказал – я сам так решил…Это ты меня извини…
Молчим.
– Меня там тётя ждёт…Я пойду…
– Ну, давай…заходи ещё…
Молчим.
– Ты знаешь…я, наверное, уеду…У мужа…ну, у моего парня…заканчивается контракт, он домой уезжает…
– А откуда он?
– Из Штатов…Он здесь охранником в посольстве…
– А…ну, нормально…
Молчим.
– Ну, я пойду…
Встаёт. Я тоже встаю…Кандалы звенят.
– Тебе так тяжело, наверное?…
– Да, нет…ничего…я уже привык…мне же ещё четырнадцать с половиной лет…
Анька подходит вплотную к решётке и берётся за неё руками в чёрных кожаных перчатках. Тонкие пальчики, обтянутые кожей, крепко обхватывают стальные прутья. Я стою на месте. Мы молча смотри в глаза друг другу…
– Извини…- тихо произносит Анька, опускает глаза, поворачивается и уходит, слегка поцокивая каблучками сапожек по бетонному полу.
За ней захлопывается дверь. Я остаюсь один.

И снова ВСЕМ ПРИВЕТ.

Моя конвоир переговорила с охраной, ворота открылись и упряжка въехала во внутренний двор. Меня, наконец, отстегнули от этой дурацкой коляски, отвели в какое-то помещение и заперли в тесной клетке. Я сидела на жёсткой деревянной скамье и мандражировала, чем всё это кончится. У меня уже болела задница и ныла спина. Я хотела в туалет. Вот к моей клетке подходит ядрёная девка-надсмотрщица, приказывает мне повернуться и заложить руки за спину. Я подчиняюсь, с трудом сдерживая слёзы. На моих запястьях защёлкивают браслеты поверх кожаных перчаток, затем выводят из клетки. Надсмотрщица держит меня под локоть заломленной назад руки. Меня куда-то ведут по коридорам, с этажа на этаж. В конце концов, меня снова запирают в клетке в какой-то комнате. Надсмотрщица снимает с одной моей руки браслет и пристёгивает мне левую руку к решётке. Я ведь и так в клетке, зачем же ещё и наручники?!
– Можно мне в туалет! – пытаясь заглянуть ей в глаза, жалобно спрашиваю я.
Но 20-летняя девка даже не удостаивает меня ответом, молча отворачивается и выходит из комнаты. Я, пытаясь сдерживаться, перетаптываюсь у решётки, взявшись за неё скованными руками.
В коридоре послышалась какая-то движуха и в комнату вместе с начальницей входят моя маман и Леди Изольда. Они останавливаются посреди комнаты и мы, наверное, с минуту рассматриваем друг друга через решётку.
– Можно нам побыть наедине, – спрашивает мама начальницу.
Та молча кивает и выходит.
– Ну, что, доча, – начинает читать мне мораль маман, – я же тебе говорила – делай, что тебе говорят и не умничай, а ты что устроила? Ты понимаешь, что побег – это значит, что ты можешь забыть об УДО И ТЕПЕРЬ БУДЕШЬ МОТАТЬ СВОЙ СРОК ОТ ЗВОНКА ДО ЗВОНКА, да тебе сейчас ещё и добавят. Так что, поздравляю тебя!
– Мама, но ты же меня совсем бросила! Ты ко мне даже не разу не пришла!
– У меня дел по горло и нет времени ходить к тебе каждый день! Ты не пятилетний ребёнок! Тебя навещала Леди Изольда и говорила, что всё под контролем!
– Мама, ты даже не представляешь каково мне здесь, что со мной тут делают!
– Мне уже рассказали, как ты себя вела! Надо головой думать, а не одним местом и всё было бы хорошо! Ты сама себе всё испортила!
– Но, мама…!
– Хватит! Или ты делаешь то, что тебе говорят или расхлёбывай всё сама!
– Ну, мама! – меня пробило на слёзы и я захныкала в ужасе, что я теперь останусь одна в этой жуткой дыре.
– В общем так! Сейчас подпишешь то, что тебе даст Леди Изольда и чтобы больше никаких выкрутасов!
– Мама! Опять подписывать!
– Я сказала! Или я сейчас поворачиваюсь и ухожу!
– Мама!!! – меня совсем развезло как кляксу и слёзы лились из меня в три ручья.
Перед решёткой ставят табурет и Леди Изольда выкладывает на него какие-то бумаги и ручку. Мне приходится протягивать руки через решётку и подписывать то, что мне показывают. Им даже лень открыть клетку на пять минут и снять с меня наручники! После этого Леди Изольда и маман собираются и уходят.
– Мама! – кричу я вслед, вцепившись руками в решётку, – Слелай же что-нибудь!
Маман оборачивается уже в дверях, смотрит на меня, бросает:
– Терпи, доча, так надо!
– Мама! Я не могу больше терпеть! Я в туалет хочу! – кричу я вслед.
Но меня уже опять никто не слушает. Я не выдерживаю и, еле успев расставить ноги и задрать одной рукой юбку, дую прямо под себя.
Входит надсмотрщица, открывает клетку, отстёгивает от решётки, надевает мне наручники на обе руки и заставляет меня тряпкой собирать лужу, а потом, не снимая наручников, полоскать тряпку. Бедные мои перчатки! 
Потом меня опять тащат в это дурацкий суд, только на этот раз сразу в наручниках за спиной и сразу запирают меня в клетку. Опять судья, прокурорша и адвокатесса трут какие-то тёрки, опять все встают и мне выписывают – три года за побег и пять за неуплату налогов. То есть всего – пятнадцать! У меня аж голова кругом пошла! Какие ещё опять налоги! Я заорала, как резаная:
– Я не согласна! Я ничего этого не делала! Меня подставили!
 Но меня никто не слушает. Оказывается, – это ещё не всё. Судья любезно доводит до моего сведения, что по закону лицо, совершившее третье преступление при непогашенных предыдущих судимостях, имеющее срок лишения свободы от 15 лет, с освобождением после 40 лет, объявляется лишённым свободы пожизненно со статусом раба. Мне месяц назад исполнилось 25 лет, так что я идеально подхожу по всем параметрам. Джек Пот! Бинго!!! К клетке подходит надсмотрщица, открывает дверь и надевает мне на шею стальной ошейник с цепью. Она дёргает за этот поводок, но я упираюсь, рыдаю и кричу:
– Я никуда не пойду! Отпустите меня!
Надсмотрщицы переглядываются и вторая тыкает мне в живот длинной палкой с рогатинкой на конце. Это у них такое электропогоняло. От острой боли я складываюсь пополам и плюхаюсь на скамью. Меня колотит в конвульсиях. Надсмотрщица опять тыкает меня, на этот раз в плечо. Опять острая боль пронзает моё тело, мои мышцы сводит судорога. Всхлипывая, я жалобно прошу:
– Пожалуйста, не надо! Не надо больше!
Надсмотрщица снова дёргает меня за ошейник. На этот раз я подчиняюсь и, шмыгая носом, иду за ней. Меня отвозят в тюрьму. Там мне делают татуировку-клеймо и заковывают в кандалы, а потом запирают в клетку. Я сижу на полу в углу камеры и не могу прийти в себя. Просто в голове не помещается. Я стала рабыней! Моё тело заковано в стальные браслеты, которые при каждом моём движении звенят цепями.

Первое время я работала в швейных мастерских. Иногда приходилось драить полы в тюрьме и делать минет рабам. От такой жизни с меня быстро сошёл весь марафет и я скоро превратилась бы в обычную заюзанную тётку с мешками под глазами и обвисшими сиськами, но моя мамочка сдержала слово и позаботилась обо мне. Года через полтора меня выкупила Леди Марта – хозяйка спа-центра. Как мне сказали – раньше было нельзя – такое правило – если рабыня осуждена по приговору суда, то она не меньше 10% срока должна отбыть в тюрьме и только потом может быть выставлена на продажу. Никакого аукциона на рынке рабов не было. Просто меня затолкали в тюремную машину и отвезли в спа-центр. Через пару дней меня навестила мамин адвокат – Леди Изольда и объяснила мне ситуацию – всё просто – я рабыня и принадлежу Леди Марте. У самой маман не нашлось времени, чтобы встретиться со мной. У Леди Марты мне пришлось работать и массажисткой, и аниматором, и горничной, и прислугой. Но после тюремной камеры и каторжных мастерских, это был просто «вишнёвый сад». Про секс-услуги, начиная от классики и бдсм-модели, до минета и куни я уже и не говорю, это само собой разумеется. На самом деле, изголодавшись в тюрьме, я даже была рада этому, это была единственная отдушина в моей рабской жизни. В тюрьме мне приходилось по несколько месяцев обходится без секса. После моей предыдущей полноценной жизни у меня просто крышу рвало от такой голодухи. Поэтому, оказавшись в спа-центре я с таким азартом и темпераментом при первой возможности набрасывалась на клиентов, что ко мне стали записываться на неделю вперёд. Стриптиз, танцы – я всё делала так, что смотревшие на меня с трудом сдерживались от того, чтобы не завалить меня и трахать прямо на полу, тут же под столиком. Вообще, я быстро втянулась в такую жизнь, видимо, она совпадала с моей натурой. Конечно, ощущать себя важной персоной приятно, это тешит самолюбие и даёт возможность жить с максимально возможным комфортом. Но оказалось, что я довольно легко обхожусь без этого,  имея возможность внутренне раскрепоститься просто как женщина. Всё свободное время я проводила либо в фитнессе, либо в бассейне, либо на процедурах, благо, что всё было под рукой и бесплатно для меня. Я старалась держать в отличной форме своё тело. Для девушки под 30 это уже актуально, я ведь не хотела, чтобы меня снова отправили в швейные мастерские, где придётся весь день только сидеть за машинкой или махать утюгом, трахаться только по большим праздникам, ходить с поротой задницей за самовольную мастурбацию и в виде десерта делать минет рабам.
  Как-то вечером, сразу после сеанса стриптиза, ко мне подошла администратор – девчонка, чуть помоложе, чем я, одетая в белую атласную сорочку с воротничком-жабо, черную прямую юбку до колен и туфельки на низком каблучке, и сказала, что меня хочет видеть хозяйка – Леди Марта. Молодая девка разговаривала со мной с видом прирождённой Госпожи. Первым её словом, когда она обратилась ко мне, было – «рабыня». В другое время я бы её отшила так, что от неё только перья бы летели, но делать нечего. Я молча быстро натянула стринги, застегнула бюстгальтер и, цокая шпильками чёрных лаковых ботфортов до середины бедра, надетых поверх чулок-сеточек,  пошла знакомой дорогой к апартаментам Леди Марты. Девчонка-администратор шла следом за мной, помахивая хлыстиком. Я сама знала дорогу и администраторша отлично знала это, но тем не менее, на каждом углу шлёпала меня своим хлыстиком, подсказывая, куда сворачивать. Зараза! Мы зашли в приёмную Леди Марты. Администраторша быстрым движением молча показала мне пальцем в угол, не давая мне забыть о моём положении здесь. Я безропотно подчинилась, встала лицом к стене и заложила руки за спину. Девчонка защёлкнула наручники у меня на запястьях поверх длинных лаковых перчаток, пристегнула мой ошейник цепочкой к кольцу в стене. Пальцами, обтянутыми чёрным атласом перчаток, она небрежным жестом приподняла мне подбородок, когда пристёгивала карабин к кольцу на ошейнике. Затем она постучала в дверь личных апартаментов Леди Марты и, сделав небольшую паузу, вошла в них. Почти сразу администратор вышла, отстегнула цепочку от стены и, ведя меня, как на поводке, повела в апартаменты. Мы вышли на середину большой комнаты. Мне уже приходилось бывать здесь в качестве горничной. Я мыла тут полы, пылесосила ковры и протирала пыль на обстановке. Помню, я как-то неловко смахнула на пол какую-то вазочку, так мне потом всыпали за это полсотни розог и неделю продержали в карцере на цепи, закованную в кандалы. Но сейчас меня привели сюда не в качестве горничной. Передо мной в мягких креслах сидели Леди Марта и…моя маман. У меня сразу ёкнуло и заколотилось сердце. Что-то опять затевается! Администраторша положила ладонь мне на плечо, приказывая встать на колени. Я привычно послушно опустилась, не сводя глаз с женщин напротив меня.
– Хорошо выглядишь, доча! – после короткой паузы произнесла маман, – Видишь, я забочусь о тебе!
– Да, мама…! – ответила я, сдерживая накатившие слёзы и желание высказать всё, что я думаю по этому поводу.
– Мама, можно мне вернуться домой?! – выпалила я, сразу беря быка за рога.
– Домой?! – переспросила маман, переглянувшись с Леди Мартой.
У них обоих вырвался короткий смешок. Леди Марта заулыбалась, маман сказала:
– Но ты и так дома, доча! Неужели тебе здесь не нравится?
– Неблагодарная рабыня! – с иронией добавили Леди Марта.
– Мама! Но я же не рабыня! Ты же мне обещала!…
– Я обещала о тебе позаботиться и я сдержала слово, иначе ты до сих пор сидела бы в тюрьме! – перебила мама, – ты сама всё испортила, а теперь радуйся тому, что имеешь!
– В нашем доме в твоей комнате теперь живёт Элла – твоя двоюродная сестра, ей там очень понравилось. – добавила маман.
Ещё бы ей там не нравилось! Молодая девка, на 7 лет младше меня. Засранка! Спит сейчас в моей постели, забавляется с моими рабами, пока я тут сижу в клетке! Мне аж кровь ударила в голову, когда я подумала об этом.
– В общем, хватит тебе тут крутить ляжками без толку, пора заняться делом! – сказала маман, дождавшись, пока я приду в себя. – Вот тебе задание, – сюда приходят отдохнуть очень серьёзные люди. Нас интересует один джентльмен – господин Х. Ты должна привлечь его внимание. Сама понимаешь, как. Мы тебе поможем. Ты должна сделать так, чтобы он захотел выкупить тебя и сделать своей наложницей. Ты должна всячески ублажать его, войти к нему в доверие. Ты ведь умная девочка. Я ведь платила за твоё образование не только для того, чтобы ты научилась делать минеты. Хотя и для этого тоже. Нас интересуют сведения о его бизнесе. Мы с тобой свяжемся через некоторое время и ты передашь нам эту информацию. О тебе мы позаботимся.
– Ты уже позаботилась, мама! – не выдержала я.
– Ты сама виновата и не смей со мной так разговаривать, а то окажешься в такой дыре, где тебя научат вести себя! – оборвала меня маман.