Как уже многие из вас знают, уже полгода я помогаю своему другу Мите 
aleshru в его благотворительном проекте “Нужна помощь”. И вот пару недель назад мы с ним , а также с писателем и главным редактором портала “Свободная пресса” Сергеем Шаргуновым shargunov поехали в Ярославскую область по делам нашего проекта.
Статью о Сергея о поездке вы можете прочитать либо на сайте МК http://www.mk.ru/specprojects/free-theme/article/2013/06/03/863746-sirota-v-rossii-ne-zhilets.html , либо купив сегодняшнее печатное издание.
Думаю ни для кого из вас не секрет, что в России много детей живут в детских домах, попали они туда по разным причинам, от кого-то отказались родители ещё в детстве, у кого-то умерли, а у кого-то родители в силу разных причин либо лишены родительских прав либо ограничены в правах, но объединяет всех этих детей то, что в конечном итоге они стали практически никому не нужны.
Также думаю многие из вас знают, что очень много благотворительных организаций, отдельных граждан, крупных компаний, политических партий и т.д. помогают детским домам. Во всяком случае сейчас, наверное, в радиусе 1000 км от Москвы вряд ли можно найти детский дом, в котором действительно были бы очень плохие условия жизни.
Дети теперь, как это было, скажем, 15 лет назад, не ходят в обносках или во всем одинаковом с рынка, благодаря благотворительности в детских домах есть и мебель, и интернет, и игрушки, и различные электронные устройства, у многих детей дорогие телефоны, айпады и прочее. Однако, подарив сироте айфон, ты не решишь его проблем ни в данный момент ни в будущем. Благодаря айфону он не сможет обрести ни семью, ни нормальных родителей, не получит право на хорошее образование и не сможет выменять его на собственную квартиру.
А проблем у детей в детских домах действительно много, они зачастую не здоровы в силу плохой наследственности, они сложно социализируются, не знают, как прожить в реальном мире, ибо общество для них – это сотрудники детдомов и другие дети оказавшиеся в них. Выпускаясь из детского дома, подросток должен сразу же решить несколько невероятно важных проблем, – где жить, где учиться, где работать, с кем общаться, как строить свою дальнейшую жизнь. Мы с вами решаем эти проблемы постепенно, пока взрослеем, нам в их решении помогают родственники, друзья, одноклассники, и, вообще, все наше окружение. А на детдомовцев, которые взрослели в не слишком естественных условиях, все сложности жизни обрушиваются моментально, как только они выходят из детского дома во взрослую жизнь.
Во многих детдомах благодаря сотрудникам, преподавателям, соцработникам и другим специалистам дети получают некие навыки общения с внешним миром и частично оказываются подготовленными. Скажем, они уже общались с ребятами из других школ, у них есть некоторое количество друзей, они знают как убирать квартиру, мыть посуду, готовить и т.д. У кого-то получается найти себе достойную работу, получить образование, завести семью. А кто-то после выпуска остаётся висеть на шее преподавателей, которые стараются помогать им до последнего. Надо понимать, что, несмотря на фактическое совершеннолетие, многие из них еще долго остаются детьми. Во-первых, не каждый из нас может сказать, что знал в жизни все к 18 годам и мог поступать мудро и правильно, но у нас с вами было к кому обратиться за советом, помощью, родители часто нас наставляли на путь истинный, выбирали нам университет, оплачивали учёбу, пристраивали на работу, давали деньги на карманные расходы, уберегали от опасностей и неосторожных шагов, так ведь?
А у ребёнка ,вышедшего из детского дома, очень слабое представление о внешнем мире, о своих правах, о плохом и хорошем, о том ,что правильно или неправильно, ему зачастую некуда обратиться за помощью. Как признаются сами преподаватели, часто бывают случаи когда они выпускают детей в никуда, когда бывший детдомовец вступает в самостоятельную жизнь без собственного жилья, не поступив ни в какое учебное заведение, когда у него нет работы, одним словом, когда ему негде и не на что жить.
Согласно российскому законодательству ,а именно ФЗ от 21.12.1996 г. № 159-ФЗ “О дополнительных гарантиях по социальной поддержке детей сирот и детей, оставшихся без попечения родителей» : http://base.garant.ru/10135206/
,а также законам субъектов федераций, основанных на нём и других нормативно-правовых актах, дети имеют право либо на получение нового жилья, либо на жилье по договору соц.найма, либо на выделение доли и выделения жилья в том месте, где ребёнок был прописан.
Но как и во всех других отраслях нашей жизни, зачастую написанное на бумаге и закрепленное законодательством право разительно отличается от того, что происходит на самом деле.
Приехав в Ярославль, мы пообщались с руководителем одного из детских домов, а также с воспитателями и соцпедагогами, которые уже в течение 15 лет занимаются детьми из детских домов и не понаслышке знают о проблемах выпускников, потому что им зачастую приходится содержать своих воспитанников на собственные средства ещё несколько лет после выпуска и помогать вставать на ноги.
Они рассказали нам про то, как 15 лет назад многих детей к ним привозили прямо из подвалов, где те жили, пили, курили, токсикоманили. Сейчас безпризорников меньше, но проблем в неблагополучных семьях, откуда дети попадают в детские дома, меньше не стало. Елена Иринеевна – руководитель детского дома, рассказывает о том, что первых выпускников практически в 90% случаев отпускали в никуда, а значит, они либо возвращались в дом к родителям, то есть , в притон алкоголиков, либо шли на улицу, либо их селили в каких-то бараках, где они были когда-то прописаны, но так как их родители уже умерли, то эти места превратились в неприспособленные для жизни халупы. Сейчас же, благодаря принятию новых законов ситуация стала меняться, но, увы, не кардинально, так как по-прежнему большая часть выпускников либо остаётся без жилья, либо вынуждена годами перебиваться по общежитиям, либо возвращается в неблагополучные семьи или в нежилые халупы.
С 1 января 2013 года в закон внесли изменения, по которым жизнь выпускников дет.домов должна измениться в лучшую сторону, а именно для них будут строить новое жильё и давать квартиры. Но как говорят сотрудники дет.домов, начется подобная программа не раньше 2014 года, да и как реализуется неизвестно.
По неофициальной статистике, на данный момент лишь 10%-20% процентов выпускников детдомов благополучно выбиваются в люди, остальные же в силу навалившихся на них проблем спиваются, становятся наркоманами, ворами, попадают в тюрьмы, кончают жизнь самоубийством.
Подробнее о том, с чем приходиться сталкиваться выпускникам детдомов, можно прочесть в расследовании издания Свободная Пресса:
“В прошлом году в стране были обеспечены жильем лишь 22 454 бывших детдомовца, остальным 72 300 сиротам крыши над головой не досталось. К такому выводу пришла Счетная палата РФ”
http://svpressa.ru/society/article/63766/
а также в статье «МК», опубликованной на сайте одной из благотворительных организаций, пытающихся решить эту проблему: http://jyravlik.ru/content/view/49
“Прошло 10 лет. Не так давно Лида вернулась домой. В совершенно разваленном доме на земляном полу стояла буржуйка, возле которой грелась спившаяся мать. По-прежнему не было света, тепла, газа. И долг за коммуналку — тысяч 100.”
Но даже в тех случаях, когда детям перепадает жилплощадь получше, они часто становятся жертвами жуликов или бандитов, или попадают в руки специализирующихся по таким делам “чёрных риэлторов”.
Анастасия Викторовна, социальный педагог одного из детских домов в Ярославле, рассказывает, что 5-10 лет назад произошел целый всплеск преступности, рейдерских захватов квартир и подписания фиктивных договоров. Выпускников детдомов вводили в заблуждение, им угрожали, иногда силой выкидывали на улицу, предварительно заставляя подписать договоры купли-продажи или передачи прав на имущество. Зачастую в роли “чёрных риэлторов” выступают ближайшие оставшиеся родственники, которые сначала отдали ребёнка в детдом, где за 10-15 лет он стал для них чужим человеком, а потом, когда поняли , что тот может претендовать на жилплощадь, то выписали его из квартиры.
История Валеры Савина.
Валере 20 лет, в 2 года он попал в детский дом, что стало отцом он не знает, знает лишь, что у него есть мать, ограниченная в правах из-за психологического заболевания, бабушка, которая не считает Валеру родным внуком из-за отца и старший брат от первого брака мамы, которого в детстве почему-то не отдали в детдом, а его отдали…
Выпустившись из детдома, Валера поехал в “родные пенаты”, где в 2-х комнатной квартире ему полагалась комната, но по приезду узнал, что за год до этого бабушка и мама его уже успели выписать и видеть не хотят.
Вариантов выхода из такой ситуации немного – либо надо идти в полицию, и мямлить что-то о правах на жильё, а тебя оттуда либо посылают, либо, проверив факты, говорят, что номинально выселение было законно. Дальше можно идти к юристам, писать исковые заявления, жалобы, обращаться в суд и т.д. Денег на услуги профессиональных юристов у тебя нет, на район лишь 1 бесплатный соцюрист, который физически не успевает все делать, самостоятельно иск правильно ты не напишешь.
Какие ещё варианты??? Обратиться к друзьям за помощью, за деньгами? или попроситься обратно в детдом жить еще на несколько лет?
Надо не забывать, что зачастую круг общения таких ребят составляют лишь такие же выпускники детдомов с такими же проблемами и их воспитатели, зарплата которых не сильно может помочь в подобной ситуации.
Есть ещё один вариант: поступить в какое-нибудь учебное заведение, где есть общежитие. Можно долго говорить о том, что это существенно сужает круг мест для поступления и ограничивает право ребёнка на получение образования, но, когда у тебя нет крыши над головой, выбрать не приходиться. Так Валера и сделал.
На фото вы можете видеть Валеру Савина, его девушку и сына.
Валера поступил в ПТУ #33 ,находящееся в ПГТ (Посёлок Городского Типа) Семибратово, на специальность сварщика, за время обучения завёл семью, однако найти достойную работу с окладом, позволяющим снимать или купить собственное жильё и обеспечить семью, он не смог. У девушки ситуация не лучше, она сидит с ребёнком, у родителей в деревенском доме прописано 27 человек, из которых проживает 11 (бабушки, тёти, братья, сестры с детьми и т.д.) В общем, Валера, его девушка и их сын живут в комнате общежития втроём. Проблема, однако, заключается в том, что, когда Валера закончит обучение, из общежития придётся съехать, а куда – неизвестно. Валера надеется найти работу по специальности на японском заводе, не так давно открывшемся под Ярославлем, или уехать на север работать вахтенным методом, чтобы заработать денег на содержание семьи. Уезжать от семьи ему, может быть, и не хочется, но в среднем аренда однокомнатной квартиры в Ярославле, по словам местных жителей, стоит 12 000 рублей, а зарплаты по городу не такие уж высокие, особенно у сварщиков. Если же Валера не сможет снять жилье, то примерно через месяц ,28 июня он с семьёй окажется на улице.
История Елены
Лене 27 лет, родом она из села Поляны , недалеко от Сосногорска, в республике Коми. В 8 лет она попала в детский дом в Ярославле, родителей почти не помнит, последний раз мать вспомнила о ней 10 лет назад, когда прислала телеграмму что их барак сгорел, а вскоре после этого мама умерла. Когда Лена выпустилась из детдома, ей сказали что прописана она под Сосногорском, куда ей и следует ехать жить, однако ни денег на билет, ни желания приезжать к обгорелому бараку у Лены не было.
Она поступила в сельскохозяйственный колледж, который вполне успешно закончила, устроилась на работу ,снимала квартиру, жила в своё удовольствие, для себя. Вскоре Лена ушла с работы, и у неё появился ребёнок, однако с семейной жизнью не сложилось. Лена была вынуждена обратиться к друзьям и соцпедагогам из детского дома, который она окончила , и переехать в общежитие.
Условия в общежитиях я думаю всем известно какие, живет на 4 этаже, куда надо подниматься с ребёнком, душ общий в подвале и кухня общая на этаже. Комната небольшая, в ней помещаются шкаф, кровать, комод, он же пеленальный стол, и детская кроватка. Однако за эти блага каждый месяц надо платить 4 500 рублей, а единственный доход молодой мамы – это дотация на ребёнка 2 400 рублей. Разницу приходиться либо одалживать, либо ее для Лены всем миром собирают работники детского дома и приносят ей вместе с продуктами. Какие мизерные зарплаты у работников детдома, я думаю, вы тоже представляете…
В общем, на данный момент долг за общежитие у Лены составляет 9 000 рублей, не считая других долгов. Если она его не погасит его до 1 июля, то ее с ребёнком выкинут на улицу.
Такие истории, как у Валеры и Лены, не единичны по Ярославлю и области, только за 1 приезд мы узнали ещё о четырех мамочках, которые также живут в общежитиях, и которых кормят педагоги детдомов . Также есть пара ребят, которые уже получают второе среднее профессиональное образование, только ради возможности остаться в общежитии.
Есть ещё город Рыбинск и вся Ярославская область, до которой мы ещё не успели доехать. Есть истории про беременную девушку-дауна, выпускницу детдома, жившую в подвале, пока её временно не приютила одна женщина, истории про мальчиков и девочек, которые оказались на улице, которых обманули или выгнали родители, или те истории, у героев которых на бумаге есть жилплощадь, а на деле – землянка или обгорелый барак. Ну а в стране подобных историй я думаю десятки тысяч.
Мы можем долго ругать государство, власть, бюрократию, законы, наплевательское отношение к человеку и прочее, но ситуацию это не изменит.
Мы можем писать в комментариях и говорить подобным юношам и девушкам в лицо, – о чем вы думали, когда заводили детей, но ситуацию это не изменит.
Мы можем прочитать этот пост до конца, посетовать на то, какая хреновая у ребят жизнь, рассказать при случае друзьям или подумать , что меня это не касается, но ситуацию это не изменит.
Мы можем долго кричать о том, какой это ужас и рассказывать всем эти истории, но ситуацию это не изменит.
В результате мы получим лишь то, что появится ещё одно поколение отданных в детдом детей, которые будут жить без родительской ласки и их будет ожидать похожая судьба, а их юные родители, которых мы с вами могли спасти , помочь им в трудную минуту и направить на путь истинный, останутся на улице, жизнь их покатится по наклонной плоскости и закончиться неизвестно как и где.
НО МЫ МОЖЕМ И ПОМОЧЬ ДВУМЯ СПОСОБАМИ, СДЕЛАВ ЛИШЬ ПАРУ ПРОСТЫХ ДВИЖЕНИЙ.
1. Юридической помощью всем этим ребятам занимается Ярославский юридический центр Фемида, которым руководит замечательный человек Дина Витальевна Лапаева, За 10 лет успешной работы по проблемам выпускников она спасла не одну человеческую судьбу и решила жилищные проблемы очень и очень многих ребят.
Наш проект “Нужна Помощь” собирает деньги на оплату работы юриста на постоянной основе, который будет заниматься исключительно проблемами выпускников детских домов. На работу новый юрист уже вышла с 1 июня. Сколько времени она проработает и сможем ли мы расширять штат подобных специалистов, напрямую зависит от того, сколько денег мы соберём на оплату их работы. Подробнее о деятельности юридического центра Фемида и о том, как перевести деньги, вы можете узнать здесь: http://nuzhnapomosh.ru/lapaeva-currator-letter/
Чтобы вы могли представить себе, что дает людям успешная помощь юридического центра «Фемида», мы сняли интервью с Игорем, которому 18 лет, и он только недавно выпустился из детдома. Вовремя оказанная помощь позволяет ему не ломать голову , решая, где получить жилье, а спокойно продолжать учиться.
P.S. Всё это время центр помогал бывшим детдомовцам на собственные средства и по собственной инициативе, урывая время от других своих дел, мы же можем поставить оказание помощи на постоянный поток. Более того , в данный момент Дина Витальевна выкупила участок земли под Ярославлем, где совместно с выпускниками детдомов она собирается строить центр временного размещения для ребят, оказавшихся в подобной беде. Так как судебные тяжбы и рассмотрения дел и жалоб тянутся месяцами и годами, ребятам надо где то жить.
2. Можно непосредственно помочь Лене, Славе и другим мальчикам и девочкам.
В данный момент мы знаем о четырех молодых мамах из Ярославля и о двух ребятах, оказавшихся в таких же ситуациях, как Лена и Слава.
Их юридическими делами центр Фемида уже занимается, и по делу Славы подано исковое требование о признании незаконным его выписки из дома, после чего будет подан иск о разделении жилплощади между ним и его семьёй.
По делу Лены отправлен запрос в Сосногорск, по которому получен ответ о том, что она по- прежнему зарегистрирована там.
Центр Фемида и Дина Витальевна будет в судебном порядке требовать признания жилья непригодным и выделения Елене с ребёнком жилья по месту жительства в Ярославле. По делам остальных также ведётся работа.
Однако, всё это требует времени, а ребят уже скоро выгонят на улицу. Денег для них, как фонд, мы собирать не можем, так как у нас другие цели и задачи, однако, если кто-то готов им помочь материально, мы можем связать вас напрямую с ребятами, либо с соцпедагогом, который продолжает курировать их после выпуска из дома, чтобы вы смогли перевести им деньги.
Четырем молодым мамам нужно, как минимум, 216 000 рублей, это оплата их комнат в общежитиях на ближайший год, кому-то нужно продержаться чуть больше, кому-то чуть меньше, все зависит от возраста детей, когда тем исполнится полтора года, их можно будет отдать в садик, а матери пойдут работать.
Двум ребятам нужны деньги на ближайшие 2 месяца, до того момента как они найдут работу, чтобы не оказаться на улице. Кроме того, если эти строки читает кто-нибудь из Ярославля, и вы можете предложить им нормальную работу, то это было бы очень и очень здорово.
Если есть ещё какие-нибудь идеи или желание помочь, то вы всегда можете писать на a.aivazov@nuzhnapomosh.ru и звонить 8-926-456-49-24.
Я все время пишу о приемных семьях. О том, что даже если дети “выдернуты” из детского дома очень рано, то с ними совсем непросто. Мягко сказать. Они травмированы началом своей жизни.
Чтобы получить обычный, скромный результат, как, например, у меня, когда дети не девиантны, учатся профессии, надо вложить титанический труд.
А что же с теми, кто так и остался в детском доме? Тысячи ровесников моим приемным дочерям выросли в детдоме. Я провела небольшое расследование: как же они?
Бывшие детдомовцы
В Российской Федерации ежегодно выпускается из детских домов 5 тысяч молодых людей. В Москве проблема с выдачей квартир решена, их дают сразу. А вот в регионах ждут по 5-8-10 лет.
Что можно требовать с человека, которому негде жить? Который не имеет понятия как снимают жилье, а часто не имеет на это денег.
Москва
Рассмотрим выпускников детских домов в Москве. Тут есть службы сопровождения, различные фонды, которые помогают. И журналистам близко. А там есть что снять.
Их часто селят кучно, есть такой район в Москве, Некрасовка. Там живут около 1000 бывших детдомовцев.
Руководитель Фонда помощи выпускникам детдомов “Старшие Братья Старшие Сестры” говорит, что она согласна с утверждением о том, что нормально социализируется один человек из 10.
Остальные спиваются, погибают от веществ, от криминала, садятся в тюрьму, кончают жизнь самоубийством. Теряют квартиры. Парень имел квартиру 5 лет, приватизировал ее, потом мошенники его напоили и оформили документы.
Теперь этот парень живет в подъездах и медленно умирает от алкоголя, цирроза печени и гниения конечностей.
Новосибирск
Квартиры долго не дают, выпускники живут кто где: у друзей, у девушки, а кто-то предпочитает тюрьму: там гарантировано кормят.
История Никиты из Новосибирска.
Мать посадили в тюрьму, когда ему было 4 года. С тех пор – в детдоме. После 9 класса детдом его устроил в колледж, там было общежитие. Учился спустя рукава, бросил.
В 18 лет получил доступ к сберкнижке, на которой накопилось 2 миллиона рублей. Где они?
Я их прокуражил. Поехал к девушке, накупил подарков. Купил машину, ездил без прав, разбил ее. Появилось много фальшивых друзей. Выманили порядочно. Остальные пропил с друзьями и раздарил им.
Никита захотел все-таки получить профессию. Но он не смог подать документы в учебное заведение.
Я не знаю куда идти и что делать. Не понимаю!
Пытался работать. Не смог.
Вы что, каждый день в 7 утра вставать
Жил в социальной гостинице, украл что-то, его выгнали. Сейчас в СИЗО за другую кражу и ему там нравится.
Есть где спать и что есть
Людмила Петрановская, главный специалист страны по приемным детям
- Детские дома это система, в которой должны быть дисциплина и контроль, хотя бы для того, чтобы избежать ЧП. Детям там нет возможности принимать решения.
Самое главное отличие от обычных детей:
- Детдомовец не умеет принимать решения относительно себя. Не суп сварить, это семейные дети не умеют, он не понимает куда обратиться. И как добиться хотя бы приема в колледж.
- Присутствует чудовищный обман общества: пока ребенок несовершеннолетний, он – бедный сиротка. Его можно жалеть, осыпать благотворительными деньгами: айфонами, цирками и клоунами.
- Как только ему исполняется 18 лет, он не только не вызывает сочувствия, его сторонятся, считают странным иждивенцем. Это люди, которых не берут на работу, не дружат, которых считают неполноценными.
- Бывший детдомовец – это клеймо.
- Дети побывали в экстремальной ситуации в детстве, они имеют право рассчитывать на помощь. Но они должны запрашивать эту помощь
- Дети которые были лишены устойчивых отношений, очень уязвимы, потому что у них нет опции: обратиться к близким, они подскажут выход
- Поэтому они выбирают опцию: забыться, убежать от действительности с помощью веществ.
Где же выход?
Приемные семьи – это хорошо. Но лучше помогать родным семьям, считают Петрановская и Гезалов.
Государство должно предлагать не как разлучать, а как сохранить семью. Петрановская считает, что 50% детей могли бы жить в семьях, если бы вовремя помогли.
Ведь био родители не одномоментно скатываются.
От автора
Даже дышать трудно от таких судеб. И где выход, чтоб живых людей не уродовал детдом, я не знаю.
Дети, выпускники детских домов, 16 лет, поступили в колледжи и училища, сейчас они заселились в общежития, где должны жить самостоятельно, одним выдали по 200 рублей, другим по 1000 рублей, прожить им нужно до 20 сентября. Деньги совсем не большие, а если учитывать, то что дети эти еще совсем не умеют рассчитывать свой бюджет и делать покупки, то совсем беда. Кроме питания им нужны самые простые для повседневного обихода вещи. Вот пока приблизительный список, что нужно, еще не все дети отписались, что им нужно для жизни.
Поварешки,ножи,доски разделочные.
утюг(2-3 штуки)
1 зеркало (на стену)
Обогреватели. В общежитиях очень холодно. Чем больше,тем лучше.(около 5-6 штук надо)
1 удлинитель
еда (желательно,чтоб без холодильника хранить можно было)
бритвы, шампуни и всякие такие средства гигиены.
Наборы посуды(кастрюли,тарелки,кружки,ложки и тд),
В идеале пару маленьких холодильников. Хотя бы 1 на общагу (общаги на данный момент 2)
Электрический чайник (как минимум 2)
В список возможно скоро изменится, т.к. не все дети ответили еще. Так что дополнительные вещи лишними не будут. Все пристроим с фотоотчетом. Помощь нужна на первое время, дальше ребята сами справятся.
Звонить на номер 89655036776 Яна (девушка волонтер) Или пишите здесь в теме или мне в личку!
Дети эти находятся, часть в Нижнем Тагиле, часть в Сысерти.
Еще нужна канцелярия. Ребятам в колледж ничего не выдали. Тетрадки,ручки и тд.
Есть утюг,работает исправно пользовалась пару раз -забирайте.
Есть еще вещи на девочку,хорошая не старомодная размер 42 если надо тоже отдам.
Еще вроде есть дуршлаг,кружки.
Что значит выдали по 200-1000? Так то есть определенная сумма, которую выдают при выпуске из д. дома. В 2000 году это было 12.000 т.р. Если что то я выпускница д. дома. И сейчас есть там знакомые. Так что, что то тут ни так.
Танюша67 автор темы
Дети, выпускники детских домов, 16 лет, поступили в колледжи и училища, сейчас они заселились в общежития, где должны жить самостоятельно,
дети закончили школу, и поступили в учебные заведения с общагами, , а не выпустились из самог ДД. у них нет родственников, чтоб хоть как-то снарядить с 0 ребнка для жизни в общаге.
yulia999
Что значит выдали по 200-1000? Так то есть определенная сумма, которую выдают при выпуске из д. дома. В 2000 году это было 12.000 т.р. Если что то я выпускница д. дома. И сейчас есть там знакомые. Так что, что то тут ни так.
Вот не знаем сколько им должны были выдать, но выдали именно такие суммы.
В Сысерти где учатся?
Насколько я знаю, когда дети из дд поступают в училище,заселяются в общагу. То кормить их должны,ежемесячно сумма выделяется в магазин( каждый подросток приходил в определённый магазин и отоваривался там ежемесячно на определённую сумму-мог хоть каждый день ходить, в магазине продавцы вели отчётность).
Добавлю, кормить по-любому обязаны. Причём не только детей из дд. У нас общага была рядом с училищем, и каждый день нас кормили….даже не дд
Как мне сказали кормят только парней из Сухого Лога. Они от помощи отказались. ни Тагил,ни Сысерть не кормят сказали. Помогаем девочкам до первой стипендии,дальше учимся не тратить ее в первый же день и на всякую фигню.
В Сысерти они в “СЫСЕРТСКИЙ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ТЕХНИКУМ РОДНИК”
Сбор закрыт,все собрали,спасибо большое! единственное не помешают маленькие холодильники(мини-бар),но это уже если повезет сильно и у кого то будет лишний. И настенное зеркало.
На следующей неделе скину все фотки(фотоотчет) вещей,когда все по городу соберу. и Через неделю-две фотки с детьми. Спасибо всем!
Как мне сообщила Яна, все необходимое для выпускников детских домов уже собрано, спасибо огромное, всем кто откликнулся!
Единственно, что еще нужно, это настенное зеркало для одной девочки, кто может подарить такое зеркало, звоните Яне по тел: 89655036776
Всем привет! Опять нужна помощь! Не деньгами, а делами!
Есть такая девушка замечательная, она и умница и Красавица, а еще у нее очень доброе сердце и она самый что ни на есть настоящий волонтер!
Зовут ее Яна Шалободова. Так вот, Яна умудрилась собрать для выпускников из детских домов, которые поступили учиться в училище и колледж Нижнего Тагила и Сысерти, много разных нужных и полезных вещей, начиная от обогревателей и чайников, заканчивая гигиеническими прокладками и зубной пастой.
Ребята, которые учатся в Нижнем Тагиле, благодаря еще одной отзывчивой девочке Юли Лозовицкой и ее папы, получили все то, что добыла для них Яна и очень рады этому обстоятельству и передают всем огромное спасибо!
А вот ребята, которые находятся в Сысерти, до сих пор ждут, так необходимых, для них больших и маленьких вещей! Денег у ребят нет и поэтому, все то что собрали им ОЧЕНь ОЧЕНЬ нужно!
Пожалуйста, водители с добрыми сердцами, отзовитесь отвезите детям вещи из Екатеринбурга в Сысерть. Телефон Яны 89655036776
А за одно посмотрите сюжет Ксюши про Яну))) https://www.youtube.com/watch?v=c1N2yBavdeo
Давайте я отвезу. Откуда надо забрать?
Напишите пожалуйста свой номер. Или позвоните мне после 2 завтра. 89655036776
YanaDD
звоните Яне по тел: 89655036776
звоните Яне по тел: 89655036776
Самарский «Домик детства» — волонтерская организация, которая работает с последствиями жизни в детдомах. Центр взросления, один из главных проектов «Домика», –– место, где сиротам помогают держаться на плаву, когда наступает постинтернат. Это дом для многих ребят, который они ласково зовут Теремком. В Теремке “Репортёр” обнаружил не только человеческую теплоту и технологию работы с проблемами взрослых сирот, но и обнаружил конфликт волонтеров с региональными властями, которые скрывают статистику и саботируют реальную работу по преодолению сиротства.
«Лиль, я влюбилась, что делать?»
Теремок — это небольшой деревянный частный дом в переулке, недалеко от жужжащего и переполненного машинами проспекта Кирова в Самаре. Двор у Теремка длинный, узкий и многолюдный. Слева круглый батут с сеткой, облепленный детьми. Чуть дальше — сам Теремок, в дверь которого постоянно кто-то заходит или выходит. Справа похожая на гараж кирпичная постройка — столярная мастерская. Рядом песочница, в которой песок прячется под завалами детских игрушек. За ней широкий надувной бассейн и разноцветная беседка. Из беседки мне машут рукой, и я иду туда, огибая бегающих детей.
Лилия Баширова, невысокая, худенькая, черноволосая и улыбчивая, устраивает мне сумбурную экскурсию по территориям Теремка. Сумбурную — потому что нас постоянно прерывают то дети, то взрослые подопечные, то звонки.
— Звонят в любой время суток. «Лиль, я влюбилась, что делать?» «Я забеременела, что делать?» «У меня нашли заболевание, передающееся половым путем. Что делать?» Или даже: «Во, у меня анализы пришли, посмотри, что у меня там». Есть подопечные, которые не знают границ. Одна поехала в гости к волонтеру и решила, что имеет право напроситься на ночь, остаться еще на один день. Это здесь у нас территория, где мы всех принимаем безусловно, а за ее пределами ведь не так.
Мимо пробегает мальчик в красных шортиках и белой панамке.
— Это Тимур, гопник наш — мы его так любя называем, — улыбается Лилия.
— Почему?
—У него походка смешная — переваливается с боку на бок. Такой «парень с района».
Дети, которые бегают во дворе, — сыновья и дочери подопечных Теремка. Сотрудники Центра взросления помогают бывшим сиротам воспитывать своих детей, снабжают одеждой, подгузниками, продуктами, если есть необходимость. Лишь бы дети не повторили судьбу своих родителей, оказавшись в детском доме.
— Вот тут у нас швейная мастерская, смотрите, какую красоту шьет наша Катя, — продолжает экскурсию Лилия. — А тут огород — на днях капусту посадили. Мы пытаемся приобщить подопечных к труду: научить сажать, пропалывать… В прошлом году поставили беседку. Стаса не стало 12 мая, а день рождения у него 27 июня. Он очень хотел поставить беседку к своему дню рождения, не успел. Мы сделали.
Станислав Дубинин руководил Центром взросления с момента его создания. Весной прошлого года Стас умер — инсульт. Его смерть стала потрясением для подопечных Теремка, многие из которых считали его отцом.
— Стас был душой и сердцем Теремка. А я была воспитателем-методистом — писала отчеты, помогала ребятам по мере возможности: где-то советом, где-то в техникум съездить, в суд заявление составить. И как-то так получилось, что после смерти Стаса стала заведовать Теремком, сама того не желая.
— Почему не желая?
— Я привыкла быть за спиной. А тут такая встряска. Словно едешь на гидроцикле, ощущаешь его под собой — и вдруг гидроцикла нет. Ты одна остаешься в воде. И опереться не на кого.
Родители, которых никто не воспитывал
Звонит Юра, папа мальчика Никиты, — скоро он приедет, чтобы забрать сына домой. Лиля командует:
— Никита, иди принести тапочки, а потом помоешь ноги в этом ведерке.
Мальчик приносит сандалии.
— Это Вероникины. Куда ты их взял? Где твои сандалики, Никит? — спрашивает Лилия. Никита бросается на поиски снова: на сей раз приносит тапочки из разных пар. На третий раз они идут искать обувь вместе с Лилей. Находят.
Никита весело болтает ногами в железном ведре. Тут возникает другая проблема — чем вытирать?
— Лиль, вот этим можно? — Наташа, одна из подопечных «Теремка», показывает кухонное полотенце.
— Только не ноги вытирать, — реагирует Лиля.
— А мы им уже пол помыли, — чуть тише уточняет Наташа.
— Это полотенце вообще-то! — Лиля возмущена. — Вон же тряпка половая висит!
Я спрашиваю Лилию, сколько детей, родителей и других подопечных приходят в Центр взросления в день.
— Десяток детей и примерно столько же взрослых.
— А какого возраста?
— Есть даже четырехмесячный малыш, — начинает Лиля.
— Мне пять, — встревает Никита.
— Никита у нас пишущий, читающий, считающий, в садик ходит — умнейший ребенок! А взрослым в основном 20–27. Есть 30-летний подопечный, он иногда приходит в гости — чай попить, узнать, как дела.
— В детском доме они ходили справить нужду по расписанию, – туалет открывали утром на полчаса и вечером на час. Когда у тебя в жизни регламентировано все, не остается пространства для собственных решений. Поэтому они безынициативные, не уверенные в себе, не умеют нести ответственность. Это не из-за сиротства, а из-за нашей системы воспитания сирот.
Лиля снова куда-то убегает, и я завожу разговор с сидящим рядом Сергеем, загорелым широкоплечим парнем с татуировками на предплечьях. Ему 26 лет, в девять он попал в приют, а в 12 — в детский дом. Сергей рассказывает о Стасе:
— Он мой воспитатель и крестный моего ребенка. Это был сильный человек — таких, наверное, уже не встретишь. Без Стаса атмосфера не та. Но смотрю, дети приходят.
— Вот как раз Серега у нас не был года полтора, — мимоходом бросает Лиля.
— Работой занялся, хорошо, что есть. Я занимаюсь ландшафтным дизайном. Мне знакомый помог устроиться на работу — семь лет уже там. Антон меня спрашивал, могу ли я устроить кого из ребят к себе. Так-то можно, но тут мало кто к этому серьезно отнесется. Придет момент — друзья, например, позовут гулять — и все, загулял. А потом получит первую зарплату и скажет: а почему такая маленькая, ты куда меня устроил!
Позже спрашиваю у Лили, почему у выпускников детских домов такие непростые отношения с работой.
— После детдома они поступают в училища, техникумы. Не учатся, конечно, но числятся. Каждый месяц получают около 10 тысяч социальной стипендии, у кого-то еще добавляется пенсия по потере кормильца или инвалидности. И разово по осени им дают в районе 30–40 тысяч на одежду. Когда после окончания учебы ребята устраиваются на работу, там им предлагают зарплату в 15 тысяч рублей. Но они привыкли получать хорошую фиксированную сумму во время учебы и уже не хотят зарабатывать меньше. Плюс к этому на работе же нужно что-то делать, перед кем-то отчитываться! Кому это понравится? Еще бывает: получил первую зарплату и пошел гулять — получка же. И на работу больше не выходит.
Никиту, наконец, забирает папа.
— Юрка у нас вообще молодец — примерный. Работает, ребенка в дежурную группу в детском саду водит. Жена в больнице на лечении, все заботы о ребенке сейчас на нем, старается. Зачастую ребята из детских домов…. их самих-то никто не воспитывал… нечасто бывает такое, что у них просыпаются родительские чувства. Но Юра — один из тех, в ком это есть, — с гордостью говорит Лилия.
С разбега — в социальную яму
Директор «Домика детства» Антон Рубин проводит собрание. Оно чем-то напоминает «свечку» в детском лагере, только участники — взрослые люди. Антон расспрашивает бывших детдомовцев об их делах и успехах.
— Кать, сколько удалось сумок сшить?
— Не считала.
— Правильно, задача была шить, а не считать!
После собрания мы с Антоном разговариваем в швейной мастерской. Это маленькое помещение с низким потолком, забитое коробками и сумками. Несколько столов со швейными машинками, одежда, книги. На гвоздике, вбитом в стену, висят те самые шоперы, сшитые Катей.
Антон Рубин работает в сфере IT, а волонтерством занимается в свободное время. Два года назад он оформил опеку над четырьмя детьми (три брата и сестра) и в одиночку их воспитывает.
Когда я спрашиваю Антона об истории «Домика», он морщится, — рассказывал ее, кажется, тысячу раз. Наконец, отвечает, что первый раз приехал в детский дом случайно в 2008 году:
— Коллега сказала, что после работы она едет к детям. Я ответил тогда: «Че ты гонишь, я знаю, что у тебя детей нет». Она говорит: «Я не к своим». Мне стало интересно, и я поехал с ней. Я даже не задавался вопросом, что я там буду делать. Если бы меня позвали ездить к собакам в приют — поехал бы к собакам. До того момента я вообще не задумывался, кто эти сироты, как они живут, что там за проблемы у них.
— И что тебя там зацепило?
— Дети перед уходом облепили и начали спрашивать, когда еще приедем. И я стал ездить. Но тогда еще не было осознанности, глубинного взора на проблему. Ездил, потому что весело было. Мы с детьми общаемся, травим анекдоты, лепим из папье-маше, прикольно проводим время.
А потом сироты, с которыми волонтеры познакомились в детских учреждениях, начали оттуда выпускаться. Вот тут-то и выяснилось, что после выпуска — пустота, социальная яма, в которую эти ребята падают со всей дури, с разбега.
Масштаб проблемы Антон понял далеко не сразу. Волонтеры продолжали ездить с мастер-классами и развивающими мероприятиями, маленьким детям возили подарки, совсем маленьким — подгузники, одежду и обувь, игрушки. О постинтернате тогда не было речи, никто и слова такого не знал. А потом сироты, с которыми волонтеры «Домика» и Антон познакомились в детских учреждениях, начали оттуда выпускаться. Вот тут-то и выяснилось, что после выпуска — пустота, социальная яма, в которую эти ребята падают со всей дури, с разбега.
— Один неудачный выпуск, затем еще. И когда несколько таких выпусков прошло — кто-то оказался в тюрьме, кого-то похоронили, кто-то спился… — начало приходить понимание, что мастер-классы — это не совсем то, с чем надо ездить в детские дома. Стали появляться мысли о том, что надо что-то менять: эти ребята не могут жить самостоятельно, потому что немного иначе устроены! Нужно думать о том, как готовить их к самостоятельной жизни. Ну и дальше мы уже начали развиваться сами, погружаться в проблематику, ходить на семинары и конференции, читать литературу, — вспоминает Антон.
В детские учреждения волонтеры «Домика детства» не ездят уже несколько лет. Антон говорит, что доступ туда им закрыли чиновники Министерства социально-демографической и семейной политики Самарской области, негласно запретив руководителям детдомов сотрудничать с Рубиным. Все потому, что отказывался помогать молча и выносил сор из избы, рассказывая в соцсетях и СМИ о том, как живут дети-сироты в учреждениях.
Вся жизнь — по расписанию
Основные направления работы «Домика» — постинтернатное сопровождение, работа с семьями в трудной жизненной ситуации. Волонтеры сопровождают тех, кто выпустился из детского дома, занимаются профилактикой сиротства, не допуская, чтобы родители отдали в эту систему детей. И еще проводят большую информационную работу — рассказывают о проблемах сиротства, популяризируют волонтерство. У Антона есть блог, где он пишет о жизни «Домика», судьбах сирот и своем опекунском опыте.
— Почему выпускников детских домов надо сопровождать?
— Они живут в особом, изолированном мире. Особенно это касается учреждений из области, из населенных пунктов на отшибе. Воспитанники Детского дома № 1 в Самаре обычно могут самостоятельно гулять, ходить в торговый центр, общаться с другими ребятами, потому что детский дом расположен прямо во дворе, рядом жилые дома. А, например, Чапаевский интернат стоит в чистом поле — там некуда сходить, и социализации не происходит. Ну и плюс много особенностей нашей российской системы воспитания детей-сирот. Защищаем их от эксплуатации детского труда, а у нас потом проблемы с мотивацией к труду, учебе, к жизни тоже, — потому что слишком все регламентировано там, где не надо.
— Что ты имеешь в виду?
— Мой сын Лешка рассказывал, что в их детском доме они ходили справить нужду по расписанию, потому что туалет открывали утром на полчаса и вечером на час. Когда у тебя в жизни регламентировано все, в том числе и походы в туалет, не остается пространства для принятия собственных решений. А если не принимать решения, то и навык не формируется. Поэтому, конечно, дети абсолютно безынициативные, не уверенные в себе, не умеют нести ответственность. Это все следствия не сиротства как такового, а нашей особенной системы воспитания сирот. У сиротства тоже есть свои типичные проблемы: материнская депривация, например. Но у нас эти проблемы усугубляются неестественной системой воспитания.
Семейное воспитание нерентабельно
— Ты говоришь «у нас». А есть альтернативы?
— В разных странах это по-разному решается. В Америке, например, есть фостерные семьи, которые берут детей «на передержку», как бы грубо это не звучало. Где-то это могут быть приюты с небольшим количеством ребят — учреждения семейного типа. Несмотря на то что название такое же, как у нас, это другие приюты. Нет этой столовой на 50 человек и прочего. Это действительно семья, дающая опыт семейного воспитания, модель семьи.
— Почему это так важно?
— Ребята жили в казенной казарменной системе, где не было модели семьи, и они не знают, как воспитывать своих детей. Людям, выросшим в семьях, эти проблемы непонятны: «Нас тоже не учили быть родителем — и что?» Не учили, так же, как не учили финансовой грамотности, не мотивировали к труду специально! Но мы все это наблюдаем каждый день, живя в семье. Это все впитывается подсознательно, а нашим подопечным мы вынуждены пытаться это разъяснять, потому что впитать им это было неоткуда. Так, конечно, гораздо сложнее, но других вариантов нет.
— В Самарской области таких учреждений семейного типа нет?
— В городе Отрадный в 2011–2012 годах было одно. Детский дом семейного типа, семья — это воспитатель и человек пять детей. У них все было как дома: игровая, спальня, кухня, чай могли себе сами вскипятить… Вроде и не так сильно все меняется, но когда вместо группы из 30 человек ты работаешь с группой из пяти человек — это совсем другой уровень отношений, доверия, включенности в жизнь каждого из ребят. И к нам, по-моему, ни один выпускник этого детского дома не пришел за помощью. Они вырастали куда более социализированными, самостоятельными, уверенными в себе.
— В детских домах им всегда все готовят. А тут вдруг чайник, стакан и пакетик. Вот ребенок опустил пакетик в стакан, наливает воду: «А че он не черный?». «А воду надо вскипятить сначала». Вскипятил, налил: «А че он не сладкий?»
— Может, дело в самих воспитателях?
— Какой бы ты ни был хороший воспитатель, ты не можешь разорваться на 30 человек и каждому уделить достаточно внимания, сил, эмоций. А без этого не бывает качественного воспитания, ну никак. Поэтому, например, Стас, когда работал воспитателем, жил в детском доме, без преувеличения! Он там спал, ел, ходил домой один-два раза в неделю. Говорил: «А как я иначе буду их воспитывать?» Но таких, как Стас, к сожалению, больше нет. Большинство, конечно, приходят на работу, уходят с работы, а растворяться в детях — очень тяжело.
— Что случилось с этим детским домом?
— К сожалению, его расформировали, посчитав нерентабельным: по сравнению с другими учреждениями на содержание каждого ребенка там приходилось тратить больше. А детей раскидали по обычным учреждениям.
Потемкинские деревни в Самарской области
Антон говорит, что законодательные попытки изменить систему детских домов были — и даже очень толковые. В 2015 году вышло Постановление правительства РФ № 481, призванное реформировать всю систему детских домов. В нем прописали, например, что группа не должна превышать восемь человек, не должно быть общих столовых и каждая группа должна готовить сама себе. Но реализовано практически ничего не было, потому что один только закон изменить мало.
— Если у тебя группа из 20 человек, чтобы ее разбить на группы по восемь человек, нужны дополнительные деньги, воспитатели, помещения. Эти огромные казармы нужно как-то перегородить или перестроить — в общем, нужны серьезные вложения. Я знаю области, где делают все, чтобы исполнить это постановление: и спонсоров находят, и какие-то бюджетные источники. А где-то строят потемкинские деревни, забивают, делают вид, что вообще нет никакого постановления. Наша область из таких.
Как-то мы решили в Сызранском детском доме, куда я ездил к своим будущим детям, сделать кухню, чтобы ребята учились сами готовить: нашли спонсоров, договорились с директором, заключили договор, поставили шикарную кухню, плиту, посуду закупили, дети начали готовить всякое. Когда я приезжал, меня кормили картошечкой жареной… После этого меня в Минсоце отчитали: «Кто тебя просил? А почему без согласования с нами ты там придумал что-то поставить?» Они зашевелились и начали искать спонсоров, бизнес привлекать, чтобы в других группах тоже кухни организовать. Но когда я приезжал в нашу группу, ко мне продолжали приходить дети из других групп с вопросом: «А можно с вами поготовить?» Я задавал логичный вопрос: «У вас же тоже кухня есть?» Ну и однажды девочка Аня привела меня на эту кухню. Там действительно все стояло, но плита не была подключена, не была подведена розетка, к раковине не была подведена вода — просто стояло все, чтобы отчитаться. Как там сейчас, не знаю, давно уже не бывал. Может быть, все изменилось к лучшему, — хочется надеяться. Но в тех учреждениях, где мне удается бывать или с подопечными которых мне удается пообщаться, ничего не меняется.
Жизнь в Теремке происходит без всякого расписания, без отметок о посещении — нет никакой обязаловки. Кто-то приходит каждый день, потому что ему это нужно, кто-то — дважды в неделю, кто-то — раз в месяц. Волонтеры начинают с коммуникаций: как общаться между собой, с детьми, с чужими детьми, с сотрудниками. Это все разные социальные роли, которые они пытаются изучить вместе со своими подопечными и выработать навыки построения отношений: уметь выбрать правильную социальную роль для себя и правильно ее отыгрывать. Мы учимся этому с детства каждый день, а сироты — нет; набор социальных ролей в детском доме очень скуден.
— Они попадают в так называемую социальную лакуну, где значительная часть нашей с тобой жизни отсутствует, — как будто кусок вынули и ничем не заполнили, — поясняет Антон.
В дверь швейной мастерской в очередной раз заглядывает кто-то из ребят. Реакция на наш с Антоном разговор всегда одинаковая: пятятся назад к выходу, смущенно бормоча: «Ой, извините». Только однажды зашедшая Наташа подходит к Антону, проводит рукой по его голове и протяжно говорит, улыбаясь: «Паааапочка наш». А потом уходит.
— Говорить «извините», когда заходишь в комнату во время чьего-то разговора, тоже приходится учить, — продолжает Антон. — Мне сложно описать, чем я тут занимаюсь. Ну, чай пью, ну общаюсь… В 2013 году, когда мы открыли Центр, начинали с того, что учили ребят заваривать чай.
— Дети, которые не имеют статуса “сирота” и живут в приютах по заявлению родителей – это “дети-невидимки”, они подвергаются всем опасностям нахождения в системе, но при этом не имеют никаких шансов попасть в другую семью, потому что их нет в банке данных детей-сирот. И они не имеют никаких льгот, выходя из приюта. Таким путем государство снижает статистику изъятия и статистику сирот.
Антон видит в моих глазах немой вопрос и продолжает:
— В детских домах им всегда все готовят. А тут вдруг чайник, стакан и пакетик. Вот ребенок опустил пакетик в стакан, наливает воду: «А че он не черный?». «А воду надо вскипятить сначала». Вскипятил, налил: «А че он не сладкий?» «А вот сахар надо добавить… Зачем тебе шесть ложек?!» «Я сладкий люблю». «Да тебе и три будет сладко!» «Че, правда?» Сейчас они что только не готовят: и в духовке, и на плите, и в сковородке, и в кастрюле, в том числе и из того, что сами выращивают на огороде. Но кто-то должен был этому их научить, потому что у них растут дети, которым они не могут кашу сварить! В 2016 году мы арендовали дом, на примере которого также можно научить заботиться о своем жилище (раньше Теремок со всеми его подопечными теснился в небольшом подвальном помещении. — «Репортер»). Там не о чем было заботиться, а тут проблема с отоплением — как котлом пользоваться, проблема с водой, которую нужно регулярно откачивать, помои откачивать, кран сломался, туалет починить — те навыки, которые понадобятся для жизни в собственной квартире. Они их здесь получают без специальных уроков, просто живя здесь и даже не задумываясь об этом. Это единственный рабочий метод.
— Какие у вас планы?
— Выжить. Всегда такие у нас планы. Вообще у меня план закрыться, конечно. Я мечтаю все это к чертям закрыть, сдать хозяину ключи от дома и попрощаться. И очень верю, что мы когда-нибудь до этого доживем, потому что, конечно же, абсолютное большинство ребят, с кем мы начинали, уже живут самостоятельной жизнью, и в общем мы им больше не нужны — это я вижу как победу. Каждый раз, когда кто-то из них перестает сюда ходить, мы такие — опа! Еще одному помогли.
Первое время, когда Стаса не стало, я думал, что все к чертям полетит, все придется закрыть, потому что мы без Стаса не вытянем. В том числе и сами дети на эмоциях говорили, что без Стаса здесь делать нечего. Но, как видишь, не заросла народная тропа. Все равно ведь остались те, кому нужна помощь.
Решаю спросить о цифрах и внезапно для себя открываю портал в море подводных камней. По словам Антона Рубина, со статистикой, касающейся сирот, в Самарской области, да и в целом по России, дела обстоят странно. В детских домах Самарской области живут 600–700 сирот. Но эта статистика учитывает далеко не всех детей, проживающих в учреждениях. Или вот еще: в России всего примерно 45 тысяч сирот. А в учреждениях живут порядка 70 тысяч. Откуда разница?
—Это дети, которые не имеют статуса «сирота» и живут в приютах по заявлению родителей. Такие дети-невидимки, которые подвергаются всем опасностям нахождения в системе — материнская депривация, насилие, — но при этом не имеют никаких шансов попасть в другую семью, потому что их нет в банке данных детей-сирот. И они не имеют никаких льгот, выходя из приюта. Таким путем государство снижает статистику изъятия и статистику сирот. Когда мама сама пишет заявление, ее не лишают родительских прав, она не должна платить алименты и у государства не появляется новый сирота — все в плюсе, кроме ребенка. У нас же должно быть с каждым годом все меньше сирот! Нашелся простой способ уменьшить их количество — писать больше заявлений.
Точную статистику по сиротам Самарской области Антон не знает.
— Однажды был круглый стол, на котором присутствовали опека, прокуратура, и нас как экспертов тоже пригласили. И я там начал говорить про статистику. Представитель опеки мне ответил: «Что это вы такое говорите, Антон Борисович, есть у нас статистика!» Ну я говорю: «Отлично, дайте ее мне». «А вам-то зачем? У нас есть». Поэтому статистика-то, наверное, есть, но у меня к ней доступа нет.
Как в Самарской области не стало детских домов
Вопрос о количестве детских домов в Самарской области тоже повис в воздухе:
— Когда началась реформа, было очень много громких заявлений о том, что количество детских домов у нас резко сократится. И оно действительно сократилось. Как они это сделали? Например, в Самаре было четыре муниципальных приюта: «Ровесник», «Подросток», «Радуга» и «Радонеж». Они сократили их в четыре раза, объединив под одним названием — «Ровесник». Эти четыре приюта находятся в противоположных частях города, но никому это не помешало: здания те же самые, но теперь это один приют. Теперь в каждом здании есть свой замдиректора вместо директора. В целом это все изменения. И так по всей области! Например, был у нас приют «Земляничная поляна» в Безенчукском районе. Все — теперь его там нет. Теперь это филиал Чапаевского приюта. Вот что еще успешно у нас сделали в связи с реформой детских домов: в Самарской области не стало детских домов, они все переименованы в Центры помощи детям. Во многих областях так сделали.
После обсуждения проблем сирот, связанного с принятием “закона Димы Яковлева”, детей стали забирать значительно больше — но уже через год резко увеличилось количество детей, которых приемные родители возвращали
— Получается, вся реформа свелась к изменению названий?
— Где-то появились кухни — неподключенные, правда. Понимаешь, штука в чем?.. Я периодически разговариваю с директорами учреждений — со многими у меня сохранились хорошие отношения. И они говорят: «Вот смотри, по СанПиНу для того, чтобы воспитатель с детьми готовила, она должна получить профильное образование в кулинарном техникуме, разрешение на приготовление пищи несовершеннолетним, образование диетсестры. С каждого блюда нужно снимать суточную и часовую пробы, порция каждой пробы должна храниться не менее 24 часов. У нас нет денег в бюджете, чтобы все воспитатели получили кулинарное образование. А самое интересное — зарплату им никто не увеличит, а на них еще возлагают обязанность готовить. Воспитатели никогда в жизни не готовили в группе на работе, а тут в должностные обязанности впишут приготовление пищи, мытье посуды, ответственность за возможные отравления… Воспитатели же все сразу убегут от меня! У нас маленький город — Чапаевск, например. Я где других-то найду?»
— То есть прописали, а как реализовать — забыли указать.
— Штука-то хорошая, но вы давайте тогда профильные законы все измените, не забудьте. Роспотребнадзору скажите, что разрешено, чтобы не кидался по команде «фас»… Ну и деньги, конечно. Чтобы готовить в каждой группе, мало купить плиту, посуду, соответствующую мебель для ее хранения; нужен еще холодильник, например, а это же все очень дорого.
Вспоминая о последнем резонансном обсуждении проблем сирот, мы почти одновременно упоминаем “закон Димы Яковлева”. По словам Рубина, тогда все свелось к шапкозакидательству. «Сейчас мы сами всех своих детей разберем, чтоб этим сволочам-иностранцам не отдавать». Детей тогда стали забирать значительно больше — но уже через год резко увеличилось количество детей, которых приемные родители возвращали.
О возвратах Антон говорит с горечью: «всегда были, есть и будут». Вопрос в их количестве.
—Возврат — это трагедия?
—Это трагедия, и это всегда ЧП. Возврат — это штука, которая никогда не проходит для ребенка бесследно. Это всегда рвет душу, это всегда нервная система в клочья, это всегда очень долгая и трудная работа психолога. Только у нас на уровне учреждений с этим никто не работает.
Но в то же время государство сделало ряд шагов, чтобы сократить количество возвратов. Например, ввело обязательное прохождение школы приемных родителей (ШПР).
— У людей, проходящих эту школу, осознанность преобладает над эмоциями. Особенно на фоне этого антисиротского закона: забирали под влиянием эмоций, «назло американцам». А потом, назло детям, возвращали. Потому что люди, конечно, не были готовы к тому, что их ждет. ШПР отсеяла тех, кто не готов серьезно подойти к этому вопросу, а тем, кто не отсеялся, дала базовый набор знаний — где-то запугала, что тоже полезно. Но, конечно, полностью исключить возврат все равно невозможно.
— В одном из приютов изнасиловали мальчика. Изнасиловал тоже мальчик. Дети бывают куда более жестокими, чем взрослые. Все это замяли, замолчали, никаких публикаций на сайте следкома ты не увидишь. Насильника отправили в психушку на время, — я думаю, просто спрятали. Но самое страшное, что с пострадавшим не сделали ничего — не было ни работы психолога, ни уголовного дела. Ну хоть как-то защитите ребенка! Нет, они предпочитают защищать себя.
— Зачем же запугивать приемных родителей?
— Чтобы не было ложных ожиданий. Я тоже запугиваю волонтеров, которые собираются работать с детьми. Меня всегда пугают излишние оптимисты. Пугают люди, которые говорят: «Я любовью всех вылечу». Потому что у нас в обществе эмоции преобладают над знаниями, над разумом — в любых поступках, начиная с выборов и заканчивая решением создать семью. И когда мы говорим о работе с детьми, у нас, к сожалению, на первое место выходят эмоции: жалость, желание помочь, желание заработать себе плюсик в карму. А я бы хотел, чтобы люди действовали разумно, просчитывая, как их конкретное действие сейчас повлияет на ребенка через пять лет. Поэтому, да, я запугиваю, чтобы отсеялись излишне эмоциональные и те, кто не готов включаться в эмоциональные переживания ребенка, не готов сталкиваться с чем-то страшным. А со страшным мы, к сожалению, сталкиваемся часто.
— Что имеешь в виду?
— Это может быть история попадания ребенка в детский дом, которую он вдруг захочет вам рассказать. Бывает страшно услышать, что с ним делали родители. А бывает, что куда страшнее то, что происходит с ними в детском доме. Например, что ребенка изнасиловали там, — волонтеру бывает очень сложно принять решение, что делать с этой информацией. Меня вот никуда больше не пускают, чтобы я эту информацию не получал. Очень сложно решить — пытаться помочь сейчас этому ребенку (и не факт, что ты сможешь), но при этом закрыть себе вход в учреждение (а значит, ты не сможешь помочь другим детям), — или продолжать помогать другим детям по чуть-чуть, но конкретно этому ребенку не помогать. Это всегда очень сложный выбор и, к сожалению, я с этими выборами сталкивался очень-очень много раз. Но каждый раз как первый. И сейчас я тоже такой выбор делаю.
— В чем он заключается?
— Недавно мне сообщили, что в одном из приютов изнасиловали мальчика. Изнасиловал тоже мальчик. К сожалению, дети у нас бывают куда более жестокими, чем взрослые. А в стрессовой ситуации дети проявляют свою жестокость зачастую в куда более агрессивной и извращенной форме. Понятно, что все это замяли, замолчали, никаких публикаций на сайте следкома ты не увидишь. Насильника отправили в психушку на время, я думаю, просто спрятали. Но самое страшное, что с пострадавшим не сделали ничего — не было ни работы психолога, ни уголовного дела. Ну хоть как-то защитите ребенка! Нет, они предпочитают защищать себя. Не могу я сейчас публично нигде об этом писать, потому что не могу сливать свои источники. И насколько этично по отношению к этому мальчику рассказывать, что его изнасиловали?
Два года как Антон забрал из детского дома Игоря, Лешу, Антона и Сашу. Однако их знакомство началось гораздо раньше, в 2012 году: ребят разлучили внутри системы, определив в разные учреждения. Антон возил их увидеться друг с другом и параллельно пытался добиться, чтобы детей поселили вместе, используя свой главный инструмент — публичность. Однако добился только запрета на встречи с детьми. Потом была долгая история с гостевым режимом, оформлять который также оказалось крайне трудно. В итоге Антон решил, как он пишет в блоге, «упростить себе жизнь» и забрать ребят в семью. Хотя долгое время был уверен, что к этому не готов.
—Я жил с девушкой, и она не рассматривала такую возможность. А брать одному… ну, сумасшедший я, что ли? Сначала забирал их к себе на выходные — гостевой режим. Но опека — совсем не то же самое, как оказалось. Это был вынужденный шаг, когда мне перестали давать разрешение на их посещение в детском доме. У меня, в общем, не осталось выбора.
— Почему гостевой режим не то же самое?
— На гостевом они были такие лапочки! А потом оказалось, что они обычные дети.
Я спрашиваю Антона, не ощущает ли он прессинга по отношению к приемным родителям от государства. Рубин отвечает, что прессинга не чувствует, кроме того что путь к приемному родительству сложный, долгий, с искусственно созданными трудностями:
— Нужно пройти медкомиссию. Зачем так много врачей? У нас что, все кровные родители абсолютно здоровые? Кроме того, медкомиссию нельзя пройти в частном центре, только в поликлинике — со всеми ее бонусами в виде очередей и талончиков. ШПР длится три месяца — по одному занятию в неделю. Почему нельзя сделать два занятия в неделю? В этом случае длительность ШПР сократится вполовину.
По словам Антона, трудности существуют еще и потому, что детей в семью отдавать невыгодно: в детских домах подушевое финансирование, и директор заинтересован в том, чтобы детей в учреждении было больше.
— Вовке заменили условный срок на реальный, потому что не отметился вовремя у инспектора. Прошло уже полтора года, как он освободился. Для меня успех — то, что он еще раз не сел, например. Но ни в один KPI ты это не вставишь! И я не могу доказать, что без нас он бы сел. Я просто это знаю.
«Вы что, работаете, чтобы он не сел?»
Традиционным образом измерить результаты работы Теремка невозможно — история каждого подопечного настолько уникальна, что выстроить их в единую систему не получится. И для каждого успехом будут абсолютно разные вещи.
— Например, Вовка, — вон он, стоял за забором, пока у нас не закончилось собрание, только потом зашел. Мы начинали с ним работать пять лет назад. Потом он получил условку за то, что телефон у кого-то на улице отобрал. А затем ему заменили условный срок на реальный, потому что не отметился вовремя у инспектора. 3,5 года отсидел. Все это время мы ездили к нему на свиданки, передачки носили, ждали его. Прошло уже полтора года, как он освободился. Для меня успех — то, что он еще раз не сел, например. Но ни в один KPI ты это не вставишь! «Вы что, работаете, чтобы он не сел?» А я не могу доказать, что без нас он бы сел! Я просто это знаю. Уже полтора года как он освободился, но до сих пор не имеет работы, дохода, у него очень серьезные психологические проблемы, прямо скажем — он сломался.
Вова сейчас работает с нашим психологом. Пока динамика так себе. Он винит себя в том, что бросил брата, попавшего в аварию, что не может помочь, пытается найти виновных… Мы его кормим сейчас. Мы не можем никуда его устроить работать, потому что, когда видят, что у него есть судимость с реальным лишением свободы, никакой работодатель не хочет его брать. Если, например, сейчас представить, что мы закроемся завтра, то у него фактически останется выбор — либо умереть с голоду, либо воровать. Если он начнет воровать, опять сядет, и так будет до бесконечности. Поэтому я считаю, что пока в том, что мы его кормим, есть определенная ценность для общества: он не будет отнимать телефоны в подворотне.
— Было желание все бросить?
— Конечно, появляется периодически. Например, когда очередной какой-нибудь Вовочка сядет… «Да сколько можно с вами возиться, идите вы!»
— А почему не бросаешь?
— Да потому что приходит какая-нибудь Наташа и говорит: «Паааапочка наш!»
— Подкупает?
— Да, я человек слабый.
