Как ты нашла меня в каких календарях

САЛАМ,  БАЧА ! (Виват !)
Салам, бача, вот мы и встретились с тобой!
Салам, бача, как поживаешь, дорогой?
Дай мне, бача, свою колючую щеку,
Дай, я, бача, тебя покрепче обниму,
Бача, бача…
Виват, Кандагар и Герат,
Виват, Файзабад и Газни,
Виват, Хайратон и Шиндант,
Виват всем вам, дорогие мои шурави!
Споём, бача. Споём…
О чём, бача? Обо всём…
И сколькоб нам не осталось жить,
Споём, бача, чтоб вовек не забыть.
Споём, споём…
Виват, Кундуз и Баграм,
Виват, Кабул и Саланг,
Виват,
Пули-Хумри и Гардез,
Виват всем вам, дорогие мои шурави!
Виват, Кандагар и Герат,
Виват, Файзабад и Газни,
Виват, Хайратон и Шиндант,
Виват всем вам, дорогие мои шурави!
Виват! Виват! Виват!
Автор – Юрий Шки

Любовь

 

Всё понимая с полувзгляда
И всё прощая с полужеста,
Ты и могильная ограда,
Ты и желанная невеста.
Слиянье радости и страха,
Как наземь сброшенное платье,
Ты и задумчивая плаха,
И долгожданное распятье.
Но звонким смехом и слезами
Из века в век, как и сегодня,
Ты просто божье наказанье,
Ты просто благодать господня.
И в нужный час тебя узнать бы,
Имея капельку терпенья,
Ты и последнее проклятье,
Ты и молитва о спасеньи…

«Я пыль у твоих ног…»

 

Я пыль у твоих ног,
Застывший в ночи крик,
Поверженный наземь бог
И лунный прозрачный блик.
Я ветер в твоих кудрях,
Огонь у твоих колен…
Я твой первобытный страх
И твой долгожданный плен.
Я искра в твоих глазах,
Которая не сгорит…
Я тот, кто приходит в снах
И тает в огне зари.
Я лёд твоих детских рук
И ярость слепых комет,
Я самый надежный друг,
Единый, как ночь и свет…
Сквозь буйный, весенний гам
Я всадник, принесший весть,
Я вечно то тут, то там,
И весь на ладони, здесь.
Я, тополем ввысь скользя,
Взойду на твоем пути…
И мне без тебя нельзя…
Ты только меня найди!

«Как ты нашла меня? В каких календарях…»

 

Как ты нашла меня? В каких календарях
Начертан путь наш, медленно и верно?
Двадцать восьмые сутки декабря
Свели нас вместе так закономерно…
Я улыбался, выгибая бровь,
Не понимая, что влечет бездонность,
Что девушка по имени Любовь –
Действительно любовь, а не влюбленность…
Весь мир готов проклясть или обнять,
Я шел по жизни тлеющей лампадой…
Как ты смогла поверить и понять?
И всё простить, не упрекнув и взглядом?
Я путал всё, дороги и следы,
Выплескивался в рифмах и конвертах.
И именем твоим назвав других,
Считал себя счастливейшим из смертных?!
А счастье – вот. Обрушилось, как снег.
До удивленья, Господи – как близко…
И время снова ускоряет бег,
И прошлым встречам ставит обелиски.
Не надо слез и восхищенных слов.
Не надо клятв ни письменно, ни устно…
Как невозможно называть Любовь
Заезженным и скучным словом – чувство…
Слились в одно два яростных огня,
Одни из тех, что эту землю вертят.
…И все-таки как ты нашла меня
Меж первым поцелуем и бессмертьем?..

«По снегу…»

 

По снегу…
По самому белому снегу.
В санях, запряженных четверкой гнедых,
Приеду.
Я этой же ночью приеду.
И в дверь постучу, и войду в твои грезы и сны…

 
 По лугу…
По самому свежему лугу.
Оставив на небе одну голубую строку,
Прибуду…
На этой неделе прибуду,
И к дому пойду и ромашек нарву на бегу…

 
 По морю…
По самому синему морю,
Не Черным, не Красным, а я был и в этих морях…
Не спорю.
Прошел уже месяц, не спорю,
Но сильно штормит, и досадно не светит маяк…

 
 По небу…
По самому чистому небу,
Где просто нет места для зависти, боли и зла…
С победой…
Я должен вернуться с победой.
Чтоб знала, кого ты все долгие годы ждала…

 
 По снегу…
По лугу, по морю, по небу, по снегу…
Копытами смяв леденяще-янтарный рассвет,
Приеду.
Я этой же ночью приеду,
Хотя до тебя далеко и меня больше нет…

«В зеленой мраморной комнате…»

 

В зеленой мраморной комнате
Продуманность – невзначай.
Там были всегда, Вы помните?
Поэмы Лорки и… чай.
За боль и печаль возмездием
Плыл запах увядших роз,
А в окнах цвели созвездия
Осколками прошлых грез.
Витало там вдохновение,
Но думалось об одном:
Какие глаза оленьи
У девушки в доме том…
И вновь переходим к шепоту,
Где мы почти на «ты»,
Словно к волшебному омуту
Нежности и доброты.
В зеленой мраморной комнате
Витает в обрывках снов
Великая и непонятная
Такая земная любовь…

Наваждение

 

Что-то душно мне сегодня и невесело:
Накатила боль-тоска, их величество:
Ночь сырая. И трава пахнет плесенью…
И весь вечер чей-то взгляд в спину тычется.
А возьмусь за карандаш, – и немедленно
Так и прет из-под руки вся нелепица:
Средь болотных камышей рожа ведьмина
И кошачии глаза так и светятся!
Хороша, как херувим… Даже с рожками.
А коль их спилить, – тогда вовсе лапушка…
И ведет меня кривой дорожкою
По болотам, по пескам, да по камушкам.
Я и вправду не встречал, чтоб – красивее,
Только сердце злая боль жмет и комкает,
И ржавеет за окном небо синее, –
Запах серы с губ ее бродит в комнатах.
Рву бумагу и – в рассвет, ясный, ветреный!
За стеклом фонарный свет надоедливый,
Жаркий оттиск женских губ – ало-пепельный,
Да зеленые глаза – тают медленно…

Натурщица

* * *

 

«Натурщица…» На-ту-р-щи-ца! Взгляните?!
Вся голая, и, нате вам, – стоит!
Позирует! А где же здесь, скажите,
Девичья честь? Элементарный стыд?

 
 У… во коза! С такою-то фигурой…
Художник, видно, парень с головой:
С такой девахой, если шуры-муры,
Я б рисанул… А чо? А я такой!

 
 Недурно, но… Увы, не в колорите…
Неверен цвет, в рисунке есть изъян.
Я рассуждаю, в общем-то, как зритель,
Недурно, но… увы – не Тициан!

 
 Ведь надо же бесстыдства-то набраться?!
И я еще справней ее была,
Но мне б так предложили рисоваться,
Так хоть озолоти – а не пошла!

 
 Натурщица. Ну вот опять… Порода
Таких девиц ясна, как спортлото,
Красиво, нету слов, но для народа…
Для молодежи… Все-таки не то…

* * *

 

Узнают или нет? Смешно и страшно.
А вдруг придут знакомые, друзья?
Как я решилась? Это бесшабашно,
Но так красиво… Я или не я?
Конечно я. Осанка, руки, плечи.
Стоят студенты. Слышу их слова:
«Ужели это дочерь человечья,
Поднятая до ранга божества?»
Смеются. Или нет? Глаза серьезны.
Блеснул кавказца радостный оскал,
А если что, оглядываться поздно…
Ведь не поймут, что только рисовал,
Что даже взгляда липкого не бросил?
Что он другой, что не такой, как все?
Его палитры радостная осень
И та струит какой-то теплый свет.
Он так писал безумно, вдохновенно.
Что не сложилось – не его вина.
А я… Что я? Вполне обыкновенно.
Не узнают. Не верят, что земна…

* * *

 

Холст дышит сам. Едва сойдя с мольберта,
Тебе уже он не принадлежит:
Любая красота легка и смертна,
И время, как речной песок, бежит.

 
 За годом год. Как пчелы лепят соты.
Пройдет и жизнь. Та девушка умрет.
И хорошо, если твоя работа
Хотя б на день ее переживет.

 
 После ее, после моей ли смерти,
Натурщицу увидев на холсте,
Хоть кто-нибудь, без зла и грязи в сердце,
Пусть удивится этой красоте.

 
 Пусть будет добр, пусть будет чист и ясен,
Пусть этот мир не превратит в мишень,
Почувствует, что человек прекрасен,
И это чувство сохранит в душе.

 
 Ну, хватит, всё, спусти на землю сходни,
Наговорил и в шутку, и всерьез.
Ты позвони, и встреть ее сегодня,
И захвати букет огромных роз…

Я уеду в Париж

 

Волжский мой городок – гладь да тишь.
Рассуждаю наивно и смело:
Мне сейчас очень нужно в Париж,
Понимаете, срочно, по делу!
Козырнет часовой на посту
И – родное уже за порогом…
У меня на Лионском мосту
Намечается встреча с Ван-Гогом.
А потом, погуляв вдоль реки,
Заглянуть под влияньем момента
В кабачок у папаши Танги –
Выпить горькую рюмку абсента.
Мне твердят: «Ты устал, ты блажишь –
Закружили семья и работа…»
Но мне надо, мне надо в Париж!
Очень надо… И очень охота…
Там, в уютном кафе за углом,
Средь солидных маршанов и пьяни,
Посидеть за тем самым столом,
Где когда-то сидел Модильяни.
Рисовать тушью черной, как креп,
Словно с сердца срывая заплаты…
И оставить на кофе и хлеб
Пару быстрых рисунков в уплату.
Говорят: «Ну куда ты спешишь?
Дел и дома по горло хватает…»
Но мне надо, мне надо в Париж –
Позарез! А меня не пускают.
Не пускают дела и семья,
И работа, и строй, и система…
А в Булонском тоскует скамья
О поэзии Поля Верлена…
Ну, не могут: нельзя, не дано –
Зря спешил с нерешенным вопросом.
Вот такая вот жизнь, Сирано, –
Плачь иль смейся – останешься с носом!
Ты не веришь, ты ждешь, ты звонишь, –
В трубке дальнего голоса эхо…
Вот и всё, я уехал в Париж.
Не держи – я уехал! Уехал…

Художница

 

Волной волос до пояса укрыта…
На теплоту наш мир преступно скуп,
И черных мыслей креповая свита
Ложится горькой складкою у губ.
Слепых дождей звенящая кантата,
Пустых дорог высокопарный слог,
И снова боль, с упорством автомата,
Раскалывает мраморный висок.
А горизонт, как прежде, чист и ласков,
Но веры нет в бессмертье наших душ.
И вот всё чаще вместо ярких красок
Бумагу душит траурная тушь.
Я боль сниму ладонями, как накипь,
Как ржавчину сотру ее с чела,
Я докажу, что есть другие знаки,
Кроме единства и добра и зла.
Я боль возьму, сожму, сомну, как тряпку,
Волью в себя израненную кровь
И о любви что-то такое ляпну,
Что ты поймешь, что есть она – любовь!
Потом уйду. Привычно и не ново.
Затерянный в толпе знакомых лиц.
Но появлюсь неждан-незваный снова,
Едва почуяв дрожь твоих ресниц…

«В. Высоцкий»

 

Ах, как хочется снова со всеми на «ты»,
Ах, как хочется нежности и доброты,
Но слетают с церквей, кувыркаясь, кресты.
И опять мне стоять у последней черты.
Но сегодня не я и не вышел мой срок.
Ни окольных путей, ни забытых дорог,
Ни улыбок друзей, ни полночных тревог,
Ну, а что не успел, не сказал и не смог
Под Полярной Звездой и под Южным Крестом,
Под бумагой, холстом да кленовым листом.
И покажется всё удивительным сном.
Если что не допел – постараюсь потом…

«Запрягу я тройку борзых…»

 

«Запрягу я тройку борзых,
Темно-карих лошадей…»
Вдаль, по первому морозу,
От печали и страстей.
От случайных строк и звуков,
Чьей-то каши, чьих-то дров.
От жужжащих в уши слухов,
Прений и выговоров.
В поднебесье ранней ранью
Чуть заплещется рассвет,
Белый снег звенящей сканью
Заметет мой свежий след.
Если можно, Боже правый,
Нас помилуй и прости:
Независимое право –
Бросить вожжи средь пути.
Серебро на плечи сыплет,
Вскачь и – наплевать: куда?!
Кони влет, по звездной зыби,
Вплоть до Страшного суда.
Только где-то там, в тумане,
Прозвонят колокола…
Были кони. Были – сани.
Жизнь была и не была…

Из неопубликованного

«Я сейчас вспоминаю тебя – мне нужна тишина…»

 

Я сейчас вспоминаю тебя – мне нужна тишина.
Нет, не мертвая тишь, а живое молчанье природы,
Бесконечный закат и зеленая в небе луна,
И в муаровой мгле чуть застенчивых звезд хороводы.
Я тебя на руках, как волну, как охапку цветов
Нес в безумстве веселом, кружа в ритме вальса по лужам.
Что тогда говорил? Я сегодня не помню тех слов,
И сейчас подобрать не сумею ни лучше, ни хуже…
Ты так жалобно мне говорила: «Зачем? Отпусти…
Я заплачу сейчас или крикну милиционера,
Видишь, люди вокруг…», – а сама прижималась к груди.
Крепче всяких запретов нас держит такая вот вера.
Губы сами тянулись к дурманным твоим волосам;
Их закусывал в кровь я, и взгляд отводил в поднебесье,
И себя проклинал за покорность тем синим глазам,
Что так ласково греют далекой и близкою песней.
Ты тогда пожалела меня? Или что там еще…
Или попросту знала, что это продлится недолго?
И дрожала рука, на мое опустившись плечо,
И прощальною свежестью лета пах ветер над Волгой.
Где потом не носило меня? В прикаспийских степях,
В хичаурских дорогах и в скалах седых Габустана.
То, что было тогда в самых синих на свете глазах,
Я забыл. И старался забыть поскорей, как ни странно.
Мне бы всё позабыть. А когда я зимою вернусь,
Снова встретиться вдруг, – и замрут переулки пустые…
И почувствовать в сердце далекую светлую грусть,
И понять то, что это – любовь…
И что это – впервые…

«Я всё теперь приму наполовину…»

 

Я всё теперь приму наполовину.
И, на полсердца наложив печать,
На полувзгляд и полувыстрел в спину
Полуулыбкой буду отвечать.
Полуобман приму на полуверу,
Полуогонь приму на полдуши,
На полбеды отвечу полумерой
И буду скромно доживать в тиши.
Помилуй бог! Как просто и спокойно!
Не надо только принимать всерьез
Обиду, подлость, травлю или бойню,
А также мир надежд, ошибок, грез…
Я буду жить с полухолодной кровью
И ждать багряных листьев к сентябрю.
Я полупьян твоей полулюбовью
И полуверю в то, что говорю…

«Где ты, Монгольская улица?..»

 

Где ты, Монгольская улица?
Редкие фонари.
Маленький дом сутулится
В сумерках до зари.
Пыльный трамвай покатится
Красным пятном с моста.
Память опять спохватится,
И захлестнет мечта.
Будда, вздохнув, неопытно
Взял самурайский меч.
День суетился хлопотно
В жанре случайных встреч,
В стиле заезжих вестернов
И мелодрам, и снов;
Проще назвать, естественно,
Всё это как – любовь…
Проще, надежней, выгодней,
Не погрешив в строке.
Вот и рванулась иволгой
Песня в моей руке.
Все мы достойны лучшего,
Чем огонек в пути.
Не обещай, не мучайся,
Не вспоминай… Лети!

«По аллее шел гвардейский полк…»

 

По аллее шел гвардейский полк,
Тихо шел, без труб и без знамен.
Городок провинциальный смолк,
Чуть прищурив ставенки окон,
И ни смех не слышался, ни плач.
Чувства оставались на потом.
На лафете спал седой трубач
Самым тихим, самым вечным сном.
Оставляли русские Смоленск.
Горько-тих чеканный шаг солдат.
Аксельбантов порыжевший блеск
Как-то был не к месту и не в такт.
Небосвод так безнадежно сер.
Да и все хватили через край.
Но усталый бледный офицер
Вдруг взмахнул рукою: «Запевай!»
Вицмундиров черное рваньё!
Не до песен тем, кто чудом цел.
Гаркнуло злорадно вороньё,
Только полк собрался и запел…
Пели в исступленье, как в бреду.
Голоса охрипшие сорвав,
Пели, спотыкаясь на ходу,
И безбожно путая слова.
Пели так, что слезы на щеках
Ни один за слабость не считал.
Поднималась песня на штыках,
И дрожал нагревшийся металл.
Ветер в нетерпении звенел,
Напоенный болью и свинцом.
И, едва поющий, офицер
Рухнул в гриву мраморным лицом.
Гул орудий плыл издалека.
Ничего… Вернемся… Ничего…
И несли солдаты на руках
Тело командира своего…

«Всё в капканах бед и обид…»

 

Всё в капканах бед и обид,
Душит землю слепая злоба.
А над городом стук копыт,
Словно гвозди бьют в крышку гроба.
Тощих фонарей мутный свет:
Раз пророки спят, небо – немо!
Откровенья – бред, откровенных – нет!
Не горят огни Вифлеема!
Век еще живет, мир еще не стар,
И слепой поэт помнит Музу.
А планета мчит, как бильярдный шар,
И вот-вот закатится в лузу.
Там в сетях систем уже много лет,
Завершив свой бег бесполезный,
Мертвые шары вспыхнувших планет
Повисают над звездной бездной.
Мы спасемся, мы выросли в пене битв,
И оружье у нас любое –
От молитвы, похожей на пьяный хрип,
До бессильных смертей героев!
Нас столетьями вскармливал старый сон,
Что придет наш Спаситель светлый.
Приходили, помногу, из всех времен,
Но земля покрывалась – пеплом!
Птиц и ангелов убивают – влет…
Притерпелись, долой химеры!
И надежды нет, но ведь Он придет,
Наша память и наша вера!

Грустный ангел (1996 г.)

«Мы затеяли роман…»

 

Мы затеяли роман
С канделябрами и тмином…
Праздничный самообман
Тает искоркой каминной.
И смеется свысока
Грань хрустального фужера…
Обнаженная рука –
Полувольность, полумера?
Лепесток свечи дрожит,
Как прозренье иноверца.
Капля воска вниз бежит,
Принимая форму сердца.
Обольстительная ночь,
Отменив закон деленья,
Нас отбрасывает прочь
От приличий и сомнений
В правильности наших встреч,
В праведности наших взглядов.
Нас уже не уберечь
От напитка с вечным ядом.
Не укрыть и не спасти
В многогранности Вселенной,
И последнее «прости…»
Прозвучит одновременно…

В. К.

 

Не твоя вина в том, что мы не вместе.
Не моя вина в том, что мы в разлуке.
Мир бездумно слеп и преступно тесен,
И пространство глушит песен звуки.
Мы идем по кромке листопада
И сдуваем облака с ладони…
Объяснять нам ничего не надо,
Ты же так мудра. Я же так спокоен.
Мы идем вдвоем, улыбаясь шуткам,
И в движеньи губ не найти печали.
Ах, как легок шаг! Только в небе мутно,
И на сердце лед – не согреть свечами…
Нет меж нами стен и глухой ограды,
Сплетни так пусты, так наивны вести…
Нам не надо слов, нам довольно взгляда
Убедиться в том, что, как прежде, – вместе.
Пусть пустых надежд отшумели битвы
На ветру эпох, в суматохе буден…
Отписав стихи, отшептав молитвы
И… теперь уже ничего не будет.
Ты чужая мне. Я тебе не милый.
Разлучите нас – мы умрем в неволе.
Не твоя вина в том, что ты не в силах.
Не моя вина в том, что я не волен…

«Ваша светлость, дама в черном…»

 

Ваша светлость, дама в черном,
Тает след в тумане зыбком…
Я ответственен, бесспорно,
За нелепую ошибку.
Но чем строже наказанье,
Тем возвышенней прощенье.
Как похоже на призванье –
Это позднее прозренье.
Запоздалость комплимента.
Неуверенность ответа.
Зазмеившаяся лента,
Словно путь в былое лето,
В давние воспоминанья
Поцелуев рукотворных.
Это все-таки призванье,
Ваша светлость, дама в черном…
Вы уйдете в бесконечность,
В листопадное смятенье.
Я, спеша, срифмую Вечность
С этим траурным Мгновеньем.
Время, может быть, излечит,
Но заставит с новой болью
Ждать суда случайной встречи
С неслучайною любовью…

«…Поцелуй твой пахнет дымом…»

 

…Поцелуй твой пахнет дымом
Золота сгоревших листьев,
И бегут необратимо
В никуда шальные мысли.
Между стен змеится зависть,
И скользящие цитаты
Падают, не разбираясь,
В руки правых, виноватых…
Всё равно пройдет эпоха,
Обещанья станут пылью.
Будет всё не так уж плохо,
Не как раньше, но стабильно.
Нет, дебильно! Понимаешь…
Пряный вкус непостоянства
Лучше быта, где витаешь
В промежутках лжи и пьянства.
Так проглотим, как лекарство,
Горечь прошлых откровений –
В небе Бог, на небе Царство…
Переступим наши тени,
Перейдем в иную сущность,
В неземное измеренье –
И взаимную ненужность
Примем как благословенье…

«Вашу увядшую розу…»

 

Вашу увядшую розу
Я достаю из вазы.
Столько в душе вопросов,
И не ответишь сразу…
Столько ассоциаций,
Поводов для поэмы…
Хочется углубляться
В многомасштабность темы.
Спеть о былом величье,
Рвущем сердца на части…
Смело, до неприличья,
Вывернуть душу настежь.
Понапридумать строчек
В стиле речей Востока,
Чуть изменяя почерк,
Ныть о любви высокой.
И воссоздать, как символ
Вечности и страданья,
Этот цветок красивый
В горечи увяданья.
Можно сплести завесу,
Выкроив час и место,
Можно поставить пьесу,
Все рассчитав до жеста.
И освятить рассветом
Полную смысла позу…
Что же я все же предал,
Бросив сухую розу?

«Зажгу свечу в старинном канделябре…»

 

Зажгу свечу в старинном канделябре,
Налью вино в высокие бокалы,
А за окошком мечется ноябрь,
И вечер опускается устало…
На белый лист неспешно лягут строки,
Воссоздавая тень воспоминаний,
Смещая лица, раздвигая сроки
И путаясь с возвышенными снами.
Бросая тень, словно изнанку света,
На всё, что мне казалось безупречным.
На дальний отзвук выцветшего лета,
Что затерялось на дороге Млечной
И выпало под утро спелым ливнем,
Преобразившись на холсте в признанье
Моей мечты о давнем и о дивном
В зеркальном искажающем мерцанье…
Забыть про всё и стать самим собою.
Писать картины, сочинять сонеты,
Где наша встреча, ставшая судьбою,
Тоскует в раме черного багета…

«Падает небо ажурным дождем…»

 

Падает небо ажурным дождем,
Бывшее некогда синим…
Мы умираем, творим и живем
В мире изломанных линий.
Как силуэт, отраженный в окне
Долгой вагонной дороги,
Изморозь дней в очищающем сне
Взвесят небрежные боги.
И подведут неучтенный баланс
С уймой ошибок на бланке,
Щедро отдав подвернувшийся шанс –
Встретиться на полустанке.
Там, где грохочет на стыке ветров
Бешеный поезд Вселенной,
Мы разглядим неземную любовь,
Ставшую гордой и тленной.
Мы улыбнемся, почувствовав связь
Судеб, как вечных истоков.
Злоба пройдет, и отмоется грязь –
Ты уже не одинока!
Не уходи. И тогда, и теперь
Висну плющом на балконе…
И обреченное время потерь
Пересыпаю в ладонях…

«По черной траве я иду к тебе…»

 

По черной траве я иду к тебе,
По черной траве…
В ветвях запутался соловей,
В умершей листве.
И гасит шорох моих шагов
Тумана плед,
Где отраженье банальных снов
Змеится вслед…
Целую призраков, пью вино,
Смеюсь в зенит,
Неторопливо в немом кино
Вращаю дни.
Почти случайной дарю навек
Свое кольцо,
И грудь сжимает железный век,
Дыша в лицо…
В любое время застывших нот
Здесь так темно.
Твоя трибуна – мой эшафот,
Уже одно!
И звезды падают с высоты,
Цветной горох…
А запах серы из темноты
Корежит вдох.
В горячем смерче чужих кровей
На робкий свет –
По черной траве я иду к тебе,
По черной траве…

«Я поставил любовь на обрыв у реки…»

 

Я поставил любовь на обрыв у реки.
Я холодной рукой взвел спокойно курки.
Выстрел грянул, как пробка шампанского – хлоп!
И в плечо мне хлестнула горячая дробь.
Сгустки боли как черного дыма комки…
Я прицелился тщательней, с левой руки,
Точно в сердце. Упрямо. Качнулся прицел –
Снова выстрел… Ну вот, я опять не успел…
Ветер выбросил руку, как добрый отец,
И швырнул мне к ногам бесполезный свинец.
…Что за сон? Странный сон.
Надо б в церкви свечей…
Я кривлюсь от бессмысленной боли в плече!

«Помнишь лето? Жаркий полдень…»

 

Помнишь лето? Жаркий полдень,
Плеск волны зеленогривой…
Пароходик на природе
Шел вперед неторопливо.
Коренные астраханцы –
Мы так радовались зною.
Над рекой в небрежном танце
Облака несло прибоем.
День стремился обернуться
Сном, проплывшим между нами,
Как боязнь соприкоснуться
Обнаженными плечами.
Даже ветер счел ошибкой
И последствием испуга
Наши робкие попытки –
Не смотреть в глаза друг друга.
Говорить о постороннем,
О бессмысленном и бренном…
Радуга на небосклоне
Мягкой линией колена
Окуналась в стрежень Волги.
Тих, услужлив, но нескромен,
Хитрый вечер втихомолку
Целовал твои ладони.
Сердце сжав в осколок кремня,
Мне казалось – мир не вправе
Наши души гнать на землю
В этой августовской лаве,
Если прожито так мало,
А возносят лишь за муки.
За спиной вздыхал устало
Ангел грусти и разлуки…

«Что за имя – Мейхани…»

 

Что за имя – Мейхани…
Легкое, непрочное,
Как звучащая в тени
Музыка восточная.
Многоцветье древних строк
В ритмах века нервного.
Розоватый лепесток
У бутона первого.
Откровение и бред,
Удивленье вечности.
Робкий, нежный силуэт
Детства и беспечности.
Плач валторны, Мейхани…
Не сродни унылости.
И Господь тебя храни
В неизбывной милости.
Жизнь – слепое колесо,
Как еще завертится?
У судьбы возможно всё –
Верится, не верится…
Может, вспомнишь, может, нет,
Память – вещь неточная.
Вечер, встреча и поэт,
Дальше – многоточие…

Андрей Белянин. Пастух медведей

* * *
Всё одной тебе –
Весь свой мир отдам:
Пусть во сне – да твой,
Не ничей…
Облака смешав,
Я воздвигну храм
В позолоте степных лучей.
Всё везде успев,
Всё и вся любя –
До шальной волны краток срок, –
Из песка дворец
Вылью для тебя,
Ах, какой на Волге песок!
И на дне морском
Звезды все собрав,
И на небе – мне хватит сил, –
Всё к твоим ногам…
А уж прав – не прав? –
Весь вопрос лишь в том:
Мил – не мил?
Только я его не задам тебе,
Может, кто другой и спросил…
Ну, а мне бы знать,
Что в твоей судьбе –
Был ли я вообще?
Я ли был?..

* * *
На мостовой играют солнца блики,
А на душе снега метет зима.
Цветы разлуки – желтые гвоздики
Несу тебе и не схожу с ума.

Как это странно, глупо и нелепо
И, главное, не надо даже слов.
Несу букет, слепой, безумный слепок
Твоих любимых бархатных цветов.

Зачем гадать, что будет, что не будет,-
На сто вопросов лишь один ответ.
И мне сейчас совсем чужие люди
С неясной грустью молча смотрят вслед.

В твоих глазах ни радости, ни муки,
И я не понял, ты или не ты:
Взгляд был спокоен, но дрожали руки,
Когда ты в вазу ставила цветы…

Расстались, как и не были знакомы –
Двух гордых душ могучая стена.
Приехал ночью, глянул, а над домом
Цветком разлуки – желтая луна.

Но тишина внезапно раскололась,
И я не верил слуху своему,
Услышав в трубке твой далекий голос:
“Ты напиши. Я всё теперь пойму…”

ВСТРЕЧА
Тебе казалось: это очень просто –
Как жемчуг, обронить десяток слов…
А знаешь, ведь Земля всего лишь остров
Средь тысячи вселенных и миров.
И мы на ней лишь гости – на мгновенье
Пришедшие в движение планет
По высшему чьему-то вдохновенью
Лишь только раз, чтобы увидеть свет…
Не чудо ли, что в этой яркой вспышке
Столкнуло нас в горниле звезд и чувств,
Не где-то, не шутя, не понаслышке –
Глаза в глаза, смешав дыханье уст?
Мы встретились… И не сказав: “спасибо”
Судьбе, укрывшей нас, как двух котят,
Слепых и глупых, от бетонной глыбы,
Которую, разлукой окрестят
Другие люди. Те, что будут следом,
Что разберут сюжет, характер, жанр:
Что было с этим раненым поэтом
И с девочкой, направившей удар?
Они поймут, что было между нами.
Оценят вес поступков и обид.
Напишут трехметровыми словами,
Что золото не всё, мол, что блестит.
…А мы, на них взглянув, как в кинозале,
Из тьмы своих ухоженных могил,
Вдруг вспомним просто вечер на вокзале –
Один лишь вечер… Пусть один – но был!
И было – всё… И не хотела стрелка
Часов вокзальных двигаться вперед.
Всё, что потом,- так пусто и так мелко…
Всё, что потом,- отчаянье и лед!
До этих строк потомкам что за дело?
И у свечи так робок огонек…
Любовь была. Но ты не разглядела.
Я не судья.
Прости, что не сберег…

СТРАННЫЕ СТИХИ
Такая странная любовь…
Звонками плавим телефоны
И дарим океан цветов,
Улыбки, звезды и короны.
Такие странные слова…
Смешенье шуток и нотаций.
И так кружится голова
От голоса и интонаций.
Такие странные сердца…
С какой-то верою античной –
Чтоб от начала до конца
Не как у всех, а – романтичней…
До странности спокойны сны…
Лишь мысль стучится беспрестанно:
Как странно: мы не влюблены
И не расстались, как ни странно…

* * *
Мелькают минуты, часы обрезаются стрелками,
А жизнь впереди так предельно и ясно видна,
За шиворот дождь с неприятными каплями мелкими
И служба как служба, и ночи как ночи, без сна.
Нет писем, нет слов. Значит, нет мне прощения грешному,
В осенние листья уходит наряд, торопясь,
Я с вами, ребята, а губы смыкает по-прежнему
Остынувших песен слепая, ненужная вязь.
Горелая накипь с души уже начисто сколота.
А “быть иль не быть” не тревожит сердца и умы,
И осень готовит зиме подвенечное золото.
Не надо спешить. Все равно не уйти от зимы…
Зимы наших чувств. Не открестишься и не откупишься,
Захочешь забыть. Только памяти голос суров.
Накинешь шинель и в тоску, словно в женщину, влюбишься,
А фото забудешь в какой-нибудь книге стихов.

НЕЗНАКОМКА В АВТОБУСЕ

Девушка с рыжей косой ниже пояса –
Огненной лавой, катящейся с плеч,-
Мысли в смятеньи, чувства в расстройстве,
Где уж тут каплю рассудка сберечь?
Белая кожа каррарского мрамора, –
Целая песня, по крайности – стих…
Брови вразлет восхитительно траурны –
Черного бархата тающий штрих.
Мысли о прошлом, мгновенно сметенные,
Мысли о будущем стерты с доски,
Только глаза так волшебно-зеленые,
Память надежды, весны и тоски…
Движется к выходу – близко ль до дома ей?
Время-то к ночи… Пойти, проводить…
Вышла и сразу, увидев знакомого,
Хрипло ругнулась, спросив прикурить.
Как развернуло меня – “на попятную”! –
Медленно, медленно стынет душа:
Чуть не влюбился… И дело понятное…
Стерва, конечно… Но как хороша!

* * *

Как ты нашла меня? В каких календарях
Начертан путь наш, медленно и верно?
Двадцать восьмые сутки декабря
Свели нас вместе так закономерно…
Я улыбался, выгибая бровь,
Не понимая, что влечет бездонность,
Что девушка по имени Любовь –
Действительно любовь, а не влюбленность…
Весь мир готов проклясть или обнять,
Я шел по жизни тлеющей лампадой…
Как ты смогла поверить и понять?
И всё простить, не упрекнув и взглядом?
Я путал всё, дороги и следы,
Выплескивался в рифмах и конвертах.
И именем твоим назвав других,
Считал себя счастливейшим из смертных?!
А счастье – вот. Обрушилось, как снег.
До удивленья, Господи – как близко…
И время снова ускоряет бег,
И прошлым встречам ставит обелиски.
Не надо слез и восхищенных слов.
Не надо клятв ни письменно, ни устно…
Как невозможно называть Любовь
Заезженным и скучным словом – чувство…
Слились в одно два яростных огня,
Одни из тех, что эту землю вертят.
…И все-таки как ты нашла меня
Меж первым поцелуем и бессмертьем?.. .