Украли икону как найти

Когда я рассказывала об украденной иконе, меня сразу начинали утешать и говорить, чтобы я не переживала. Иконы нельзя воровать и бог за это накажет вора.

А меня это нисколько не утешало, очень жалко утраченную икону – это была единственная ценная вещь в нашей семье.

Это был 2004 год, где-то через две недели после свадьбы. Наверное вор знал о событии и надеялся поживиться деньгами.

Наивный! Наделённых денег нам хватило только оплатить тамаду с диджеями и купить (не знаю, как правильно называется) магнитофон, в который диски вставляют. Его тоже украли вместе с иконой, а больше никаких ценных вещей у нас не было.

Я работала рядом с домом и на обед частенько ходила домой. В этот день решила не идти, а приблизительно во время обеда и побывал в нашей квартире незваный гость.

Когда я стала сокрушаться, что не пришла на обед, мама сказала, что наоборот радоваться надо, неизвестно, как бы поступил вор, если бы я его застала.

Родители пришли с работы раньше меня с мужем и вызвали милицию. Самое противное – это разбросанные вещи. Так неприятно думать, что посторонний человек копался в твоём нижнем белье!

В фильмах показывают, как везде ищут отпечатки пальцев, а наша милиция сняла отпечатки только с коробки со стеклом (не знаю, как она правильно называется), в которой находилась икона.

Вора не нашли. Мне кажется – это был какой-то малолетка или неопытный, потому что кроме старинной иконы, он прихватил ещё маленькую, подаренную моей дочке крёстной. Стоила она рулей 100 и никакой ценности не представляла.

Потом крёстная подарила другую иконку, а та, которую было жалко, так и не вернулась в нашу семью…

Ей благословляли мою бабушку, а она мою маму…

Я уже писала, что в бога не верю, но к этой иконе было особое отношение, как к семейной реликвии. Кажется – это было изображение Казанской Божьей Матери, но точно не помню.

И меня совсем не утешает, что вора мог наказать бог.

Расхожее выражение: «Бог всё видит. Бог накажет» для большинства наших сограждан давно уже потеряло всякий смысл и значение. Сегодня боятся бандитов, милиции, налоговой инспекции, а небесная кара воспринимается, как нечто иррациональное, неправдоподобное, поповские сказки, в которые верят только бабульки, истово крестящиеся при каждой вспышке молнии в небе. Но так ли всё просто в этом мире, как хочется думать?
Кража под покровом ночи
Развалины бывшей калужской деревни Кудиново производят удручающее впечатление. Разрушенные, поросшие бурьяном остовы домов, одиноко торчащие столбы электропередачи. И даже не вериться, что тут когда-то жили люди.
Двадцать лет назад здесь произошли события, которые косвенно повлияли на дальнейшую судьбу Кудиново. Из-за сильнейшего урагана с церкви, которая находится в деревне Нижние Вялицы и куда относятся прихожане Кудиново, упали кресты. Один из них был покрыт позолотой.
Под покровом ночи некий Михаил, житель Кудиново, стащил этот крест. Сняв позолоту, он недолго думая продал её заезжим дельцам. И менее чем за год после этого крепкий, здоровый, никогда не болевший мужик угас на глазах своих односельчан. Вслед за главой семьи так же неожиданно умерли все домочадцы. Купившую проклятый дом семью тоже постигла Божья кара – они все умерли.
Дом и все вещи стали бесхозными. Соседи потихоньку стали растаскивать брошенное имущество, не обращая внимания на слова стариков (жители деревни знали, что Михаил украл крест), что, мол, нельзя брать вещи у людей, обворовавших церковь, – смертный грех это. Однако религиозные наставления были тогда не в почёте. А между тем несчастья стали преследовать всех, кто взял из проклятого дома хотя бы гвоздь. У кого корова издохла, у кого сарай сгорел, а кто просто умер по непонятной причине.
Жутким могильным духом пропиталось Кудиново. Всё чаще и чаще там хоронили людей. Пока наконец деревня не вымерла окончательно…
Проклятие раскольника.
Постигла страшная небесная кара и богохульников, ограбивших не так давно елохинскую церковь Успения Богородицы, что в Ярославской области. Старинные иконе пропали из церкви ночью. А утром воров (они оба оказались жителями соседней деревни) нашли мёртвыми. Милиционерам при виде гримас покойников стало не по себе: на мёртвых лицах с широко открытыми глазами застыла маска ужаса. Воров хоронили в закрытых гробах. Всё Елохино в тот день гудело: «Ясно, от чего померли, – поп Витушкин проклял!».
Купец Витушкин, проповедовавший раскольническую веру, обосновался в Ярославской губернии, вблизи городка Вятское, в начале XX века. Здесь и решил воздвигнуть храм своего раскольничьего мира.
Освещение новой церкви состоялось летом 1905 года, в день Успения Богородицы. Вокруг храма раскольники построили свои дома, создав таким образом село Елохино. Витушкин стал у них священником.
Прихожане его уважали, хотя и боялись до смерти. Ни один не смел поднять свою голову, когда Витушкин проходил мимо. Никто не знал цвета его глаз. Говорят, кто хоть раз посмел заглянуть в них, лишался сна: мучили жуткие видения дня Страшного суда.
Как-то селянин Евлампий Коротнёв, укравший у соседки свинью, был пойман на месте преступления. Услышав о том, что с ним идёт беседовать сам Витушкин, Евлампий сначала умолял соседей казнить его до прихода попа. А когда те отказали ему в такой «милости», схватил со стола горящую керосиновую лампу, разбил её о свою голову и, превратившись в живой факел, выскочил в окно и убежал прочь. Нашли обуглившиеся останки парня на следующий день в километре от Елохина.
Сразу после революции большевики, объявившие о построении атеистического государства, ринулись разрушать церкви. В двадцатом году дошла очередь и до елохинской церкви. Витушкин, как рассказывали потом очевидцы, стоял с гордо поднятой головой и молча взирал на большевистских вандалов, которые ломали дверь храма, бросали на пол незатушенные самокрутки, срывали иконы, топтали их грязными сапогами, крушили алтарь топорами. Сделав своё чёрное дело, разорители уже собрались было уходить, и тут раздался грозный возглас, прокатившийся эхом по церкви: «Да настигнет вас кара небесная!».
В ту же ночь все большевики, участвовавшие в уничтожении церкви, угодили под пулемётный огонь. Убили свои же дозорные: в темноте не разглядели…
Витошкин лично восстанавливал храм после его поругания. Но служить в нём больше не смог – силы оставили старика. Перед смертью завещал присмотр за храмом своей внучке Трифене Витушкиной. Она в то время была известным юристом в Москве, но, услышав про завещание деда, сразу же оставила службу и вернулась в Елохино.
Причина смерти – инфаркт миокарда.
Новая хозяйка повесила на двери храма большие замки и снимала их лишь раз в год – в день Успенья Богородицы, 28 августа. В этот день в церковь съезжались раскольники со всего мира. Ночь и весь день велась служба, а вечером накрывались столы прямо на улицах Елохина. На следующий день на дверях снова висели замки.
…Ограбление произошло в ночь на 17 сентября: неизвестные украли из церкви две иконы. На место происшествия выехали два сотрудника милиции. Опросили свидетелей. Две старухи видели, как парни из соседней деревни – Витька Калханов и Олег Шульманов – калитку церковную ломом ковыряли.
Опера отправились за ними. Но ни Витьки, ни Олега дома не застали. А через пять дней их холодные тела обнаружили в близлежащей роще. В морге патологоанатом сделал заключение: инфаркт миокарда, а родственникам покойных сказал: «Что-то их напугало до смерти…»
Ну а украденные иконы нашлись через неделю: кто-то их положил на порог церкви.
На следующий год в Елохино приехал изучать быт и нравы старообрядческой церкви учёный – фольклорист Андрей Вакхин. Однако Трифена Витушкина в храм его не пустила, популярно объяснив, что церковь – не музей. Но учёный не унялся и ночью пробрался через ограду. Взломал замки и вошёл внутрь. А на обратной дороге из Елохино в Ярославль его сбила машина.
Несколько лет назад Трифина скончалась. Церковью руководят её сыновья. Они служат в Москве, а на праздник Успенья Богородицы приезжают в Елохино, куда опять, как прежде, съезжаются со всего мира паломники – старообрядцы.
Последний случай ограбления елохинской церкви произошёл совсем недавно: украли пять икон. А на следующий день в милицейских сводках прошла информация: «В лесном массиве неподалёку от села Елохино обнаружены два трупа без признаков насильственной смерти. Опознаны местными жителями, как Иванов И.П. 1973 г.р. и Сельденин О.Р. 1976 г.р.». Судебно – медицинская экспертиза сделала заключение: «Причина смерти – инфаркт миокарда».
А иконы нашлись: кто-то принёс их и вновь, как и в прошлый раз, оставил на пороге церкви…
«Секретные расследования».

В ход в «антикварный» отдел питерского уголовного розыска прямо с улицы. За железной дверью несколько ступенек, ведущих вниз: первый этаж с годами оказался ниже уровня мостовой. Культурные слои век за веком поедают город изнутри.

Из служебных кабинетов улица видится снизу и как бы со стороны. Начальник отдела Владислав Кириллов слегка небрит: он в отпуске. «За прошлый год», — почему-то виновато поясняет он.

Над рабочим столом Кириллова маленькая клееная иконка, подаренная кем-то из благодарных граждан. «Нечаянная Радость» — талисман отдела. В нескольких больших коробках у стен иконы — старые, потемневшие, расколотые, вынутые из киотов и окладов. Их изъяли у «клюквенников» (это те, кто специализируется на краже икон и церковной утвари), но где и у кого они были украдены, выяснить уже невозможно.

— Назвать точную цифру похищаемых икон очень сложно. Латентная составляющая очень велика. Понимаешь? Как у айсберга, — говорит Кириллов (я представляю себе айсберг с его «латентной составляющей», картинка выходит довольно угрожающая). — Из всего антиквариата самые похищаемые вещи — именно иконы, это не менее 80%. А уже после икон — картины. Миф о том, что икона — самый коммерчески выгодный товар, к сожалению, очень прочно укоренился.

— Можно оценить, сколько икон воруют из храмов, а сколько — из частных владений?

— По Санкт-Петербургу и Ленинградской области это соотношение в пользу частных владельцев. Ведь по-настоящему разграблять храмы начали при Хрущеве, а не в 1920-е, как принято считать. — Кириллов задумчиво вертит в руках одну из своих курительных трубок, в кабинете их несколько. — Государство развернулось лицом к церкви лишь в начале 1970-х. Тогда правоохранительные органы всерьез занялись борьбой с церковными кражами. Но все наши усилия сводят к нулю пробелы в законодательстве. Сейчас нет такого понятия — «осквернение святынь», в отличие от Уголовного уложения 1846 года, где была специальная глава «О святотатстве и разрытии могил». Если человек залезал в храм и воровал предметы религиозного культа, это каралось очень сурово. На такие преступления даже не распространялась норма, учитывавшая социальный статус преступника.

— Исследователи криминальной субкультуры утверждают, что «клюквенники» — одна из самых презираемых уголовных «мастей».

— Ну да. В старину даже поговорка была: «украл из церковной кружки», то есть пал ниже низшего. И в уголовной среде отношение к таким было крайне негативное, я бы даже сказал, суеверно-брезгливое. Такой человек нес на себе печать грехопадения, некую духовную грязь. Это была каста, с которой предпочитали не общаться, а при случае могли и самосуд устроить. Но, похоже, криминальный мир тоже деградирует. Теперь к церковным ворам относятся просто как к удачливым преступникам, которые могут легко украсть, хорошо на этом заработать, а в случае поимки получить минимальный срок.

— Почему минимальный?

Кириллов с раздражением кладет трубку обратно.

— Потому что сегодня кража из церкви приравнена к хищению из нежилого помещения! В Уголовном кодексе нет уточнения, что в этом месте отправляется религиозный культ, что для многих оно является священным. А спрос на черном рынке большой. Если ужесточить наказание, воровать не перестанут, но по крайней мере эту волну удастся сбить. Коллеги из регионов рассказывают: вся средняя Россия трещит по швам — Новгородская область, Ярославская, Тверская, Кос­тромская, Вологодская… Заранее намечают церковь, чуть ли не колючей проволокой перегораживают дороги, чтобы милиция не доехала. А ведь сильные подразделения по борьбе с хищениями культурных ценностей в стране по пальцам пересчитать. Питер да Москва. Ну, еще областей пять.

— Получается, среди «клюквенников» профессионалов больше, чем среди милиционеров?

— На самом деле истинных «специалистов», идущих за конкретной иконой под конкретный заказ, мало. Глобального преступного центра, контролирующего хищение и продажу икон, не существует. Возможно, потому что самое ценное давно вывезено. Сегодня этот бизнес представляет собой большое количество цепочек посредников от вора до коллекционера. Просто сидит где-нибудь такой человек-паучок и тянет свою паутинку… Но таких паучков очень-очень много.

В моем воображении тут же возникает картина: темная церковь, как из гоголевского «Вия», опутанная огромной паутиной, в которой затаилась всякая нежить. У нее много обличий, и все типажи знакомы по оперативным съемкам: опухшие лица наркоманов, хитроватые физиономии скупщиков, равнодушные — воров-рецидивистов.

Один из матерых «клюквенников», «работавший» на территории Сланцевского района Ленинградской области, был задержан. Все лето он методично опустошал сельские церкви и часовни. О нем знали, что зовут его Владимир, живет он где-то в соседнем районе, а на дело всегда выезжает с огнестрельным оружием. Когда его взяли, выяснилось, что он семь раз судим за кражи из церквей. От икон, не представлявших для него интереса, он избавлялся, одну из них опера нашли в сточной канаве прямо в резном деревянном киоте. А на приборной панели его машины была старинная икона — «на счастье». По оценке отдела древнерусской живописи Русского музея, рыночная стоимость 16 икон, украденных этим самым Владимиром, больше 1,5 млн рублей.

— Сидят они обычно по полтора-два года. На зонах их стараются выпускать условно-досрочно по формальному признаку «примерное поведение». Вот странно, да? С точки зрения человеческой это — тяжкое преступление, а с точки зрения закона — ничего особенного, просто кража…

За раскрытую серию «просто краж» митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир в мае прошлого года в присутствии клира и прихожан Никольского морского собора наградил сотрудников кирилловского «антикварного» отдела серебряными медалями Святого первоверховного апостола Петра 1-й степени. Под умиленными взглядами питерских старушек оперативники принимали награды «за усердные труды во славу церкви».

Преступление действительно было громким: обокрали более десяти петербургских храмов, в том числе собор Александро-Невской лавры, католический костел и армянскую церковь на Невском. Иконы воровали прямо во время богослужения.

Странную парочку — благообразного старичка в очках и молодого человека с оплывшим лицом — тогда запомнили многие. Молодой усиленно юродствовал: ползал на коленях, целовал иконы — на самом деле проверяя, надежно ли они крепятся к стенам. В часовню храма Святого Николая Чудотворца они влезли, выломав металлические решетки на окнах. Оперативники взяли их у входа в антикварный магазин в центре Петербурга, куда они собирались сдать украденное Евангелие. У одного оказалось двадцать лет тюремного стажа, у другого — около десяти.

— Беда в том, что закон никак не регламентирует деятельность антикварных магазинов. Сегодня нельзя закрыть антикварную лавку за то, что там скупают краденое. По сути, все решает только наличие совести у отдельно взятого антикварщика. Смею утверждать, не откажется ни один.

Кириллов закуривает. Я замечаю у него на руке наколку: по-детски неумело выведенное слово God.

— Я ведь до армии работал художником-оформителем, начинал писать иконы, даже в семинарию предлагали поступать, — объясняет он, перехватывая мой взгляд. — Но для этого надо было уйти из комсомола. Я подумал, что нехорошо предавать одно, чтобы начинать другое. А потом — армия, истфак, милиция, уголовный розыск.

Пробираясь между строительными лесами вокруг церкви Иоанна Богослова на улице Некрасова, бывшей Бассейной, я раздумываю, как правильно поздороваться со священником. До революции здесь было подворье Леушинского Иоанно-Предтеченского женского монастыря — того самого, что покоится ныне на дне Рыбинского водохранилища. Его поднимающаяся над водой колокольня — своего рода символ ушедшего века. Говорят, от нее теперь почти ничего не осталось: каждую весну ледоход режет хрупкие стены.

Пять лет назад отец Геннадий приезжал в «антикварный» отдел на опознание икон, похищенных из храма в его втором приходе, в селе Сомино. Там обокрали и церковь, и дом священника. Часть икон успели сбыть на московском рынке «Вернисаж», а одну со дня на день должны были выставить на антикварном аукционе на Крымском Валу.

Оперативники подоспели вовремя, три самые ценные иконы удалось найти и вернуть в Петербург. Выяснилось, что вся группа — «клювенники»-рецидивисты. Отец Геннадий тогда указал нам на маленькие темные фигурки в нижней части иконы XVIII века: это оказались поверженные ангелами бесы в ручных кандалах.

Отец Геннадий называет себя «священником перестроечного призыва». Выпускник филфака Ленинградского университета, сотрудник музея Достоевского, в начале 1990-х он отказался от научной карьеры и был рукоположен без семинарского образования, но с обязательством его получить. Такое было время — священников не хватало.

Мы разговариваем, сидя на скамеечке на клиросе. В подворье — следы многолетнего запустения: долгие годы здесь был областной психдиспансер. Сизая облупившаяся краска, лампы дневного света, свисающие жгуты проводки. Над нашими головами — бетонное перекрытие, отделяющее храм от купола: здесь был швейный цех. На десятках чугунных станков пациенты проходили трудотерапию.

— Воровство из церквей — преступление мистическое. Хотя формально икона не погибла, но так тяжело на душе от такого преступления! Ведь если, например, украли магнитолу, ты пойдешь и купишь новую. А украли икону — и ты знаешь, что такая в России была одна и ты ее больше никогда не увидишь. И это сделали не какие-то захватчики, а свои. Такой удар с тыла.

— В моем приходе почти все церкви грабили уже по несколько раз, все окрестные села обчистили, — продолжает отец Геннадий со вздохом. — Только в мой храм семь раз забирались. Там у меня одно окошко есть многострадальное, на нем уже живого места нет — пилят и пилят. Каждую зиму пытаются залезть. Участкового в деревне нет, милиция — за десятки километров, сторожа тоже небезопасно подставлять…

Отец Геннадий смотрит на меня и, выдержав паузу, с детской гордостью сообщает:

— Но мы придумали выход! Поставили такую хитрую сигнализацию, которая реагирует на движение внутри объекта, а на колокольне установили мощный ревун. Когда он включается — вой на всю округу! Они не выдерживают и убегают. А у нас еще договоренность с охранником с соседней бензоколонки — сразу, если что, подходит. С тех пор как мы ее поставили, три раза уже залезали в храм, но украсть ничего не успевали.

Отец Геннадий не робкого десятка. Я знаю, что он дважды ездил в Косово, сопровождая переданные в дар иконы, служил там литургию в огороженных колючей проволокой руинах православного монастыря, гулял по центру Приштины в полном священническом облачении, заставляя албанцев столбенеть от изумления.

— Осуждаю ли я коллекционеров? Скорее, не могу их понять, — говорит он. — Ведь у иконы есть прямое предназ­начение: она создана для молитвы. Вот недавно я был в Германии, там около пяти тысяч галерей специализируются на продаже русских икон. Можете себе представить? Если в каждой хотя бы по двадцать икон, это уже сто тысяч. В одной только Германии! А в центре Иерусалима, вокруг храма Гроба Господня, я видел множество антикварных лавок, буквально набитых русскими иконами. Товаром одной такой лавки можно целый храм украсить…

— А иконы вообще можно продавать? — вдруг озаряет меня.

— По церковным правилам иконы нельзя ни покупать, ни продавать. Даже само выражение «купить икону» является святотатством. Поэтому до революции была совершенно другая терминология. Лавки, где продавались иконы, назывались меняльными. Говорили не «купить», а «обменять» икону. Это и переживалось иначе. Тебе как будто дарили святыню, а ты в обмен давал что-то другое — ну, допустим, деньги. Икона — это окно в вечность. Искусство дает возможность увидеть в красоте земной отблеск красоты божественной. А иконы позволяют нам заглянуть из этого временного мира в мир вечный. И поэтому к ним тянутся даже люди неверующие.

Напоследок я поднимаюсь посмотреть пространство под куполом. Долгие годы его наполняли лишь воркование голубей да дождь и снег, залетавшие через разбитые стекла. Но когда туда снова вошли люди, то среди птичьего помета и отвалившейся штукатурки они увидели росписи, сделанные когда-то сестрами-монахинями. Сохранились только они.

«Сидят они обычно по полтора-два года. На зонах их стараются выпускать условно-досрочно по формальному признаку “примерное поведение”. Вот странно, да? С точки зрения человеческой это — тяжкое преступление, а с точки зрения закона — ничего особенного, просто кража…»

Фотографии: Сергей Ермохин для «РР»